Последняя любовь царя Соломона - [21]

— Ваше величество, — сказал он дрогнувшим голосом, — мои люди добыли пленку, где рав Оладьи насилует Веронику Абрамовну.

— Не правда!

Невыносимо острая боль полоснула меня по сердцу.

— Нет, к сожалению, это правда, — Тип высморкался, как будто пытался справиться с потрясением.

Я причислял себя к разряду людей неспособных на убийство, но в эту секунду я не мог справиться с сильным желанием придушить Типа. Я понимал, что он не имеет к страшному известию никакого отношения, но горестная весть эта причинила мне нестерпимую душевную боль, и уже потому он заслуживал казни.

Тип включил видео и я увидел то, что не забуду до конца своих дней.

Звука не было и качество съемки оставляло желать лучшего, но почти каждой клеткой своего тела я болезненно и чутко воспринимал все, что происходило на экране.

Старый пес, путаясь в полах своего длинного халата, ходил вокруг Вероники и в чем-то горячо убеждал ее. Нетрудно было догадаться, что именно он от нее добивается. Вероника не уступала. В какой-то момент у этого козла иссякло терпение, и он позвал на помощь трех своих прислужников. Они порвали на ней одежду, жадно лапая ее своими грязными ручищами. Она кричала, но голоса не было слышно, и кадры постоянно прыгали: снимали скрытой камерой и в не очень удобных условиях.

Тогда на экране я не слышал ее крика, но с тех пор почти каждую ночь, когда одиночество и тоска подступают к сердцу, он беспрерывно звучит у меня в ушах.

Один из них заткнул ей салфеткой рот, другой нанес хлесткий удар в висок. Она обмякла. Обнажив свое далеко не старческое тело, мускулистую спину и, показавшиеся мне знакомыми, весьма развитые ягодицы, которые он накачал, очевидно, в своем недалеком атеистическом прошлом, рав энергично взобрался на нее и нескончаемый кошмар этот длился добрых три часа.

Несмотря на некоторое помутнение рассудка, сознание мое, тем не менее, зафиксировало неиссякаемую выносливость этого священнослужителя.

Фантазия его была неистощима. И он проделывал с ней такие вещи, о которых ранее я не имел ни малейшего представления.

Я, конечно, глубоко страдал, наблюдая за этим надругательством, но временами любопытство брало вверх и я, на мгновение, позабыв, что жертва — близкий мне человек, смотрел на происходящее с открытым ртом. Все это бесстыдство, без малейшего зазрения совести сатир, в сане раввина, проделывал на глазах у своих прислужников и они смотрели на это чудовищное зрелище с не меньшим интересом, чем я. Надо полагать, несмотря на свой религиозный сан, новоявленный марокканец тоже был не прочь побаловать с гирями.

В конце концов, я подавил свое животное любопытство, и чувство глубокого сострадания к любимой женщине окончательно овладело мною.

Потом он поднялся, устало поправил съехавшую на левое ухо чалму, несмотря на многочисленные акробатические позы, он умудрился удержать ее на темени. Мог бы, впрочем, чалму поменьше напялить.

Мне тоже по должности полагалось носить корону, но, убедившись, что она велика мне, я спрятал ее в сейф и в редкие минуты близости с Вероникой обхожусь без нее. Тогда как этот лицемер, критикуя меня за осквернение короны, с не меньшим пренебрежением относился к священной чалме.

Смачно плюнув на униженную жертву, он вышел из помещения, где томилась моя любовь. Вслед за ним двинулись обессиленные продолжительным зрелищем прислужники, оглядев в последний раз бесчувственную Веронику своими масляными глазками.

— Господи, как же я ненавижу его! — дикий стон, вырвавшийся у меня, вызвал у типа неподдельное сочувствие.

— Я установил охрану рядом с ее комнатой, — сказал он, — сейчас туда никто не проникнет, если только сам рав не возжелает опять…

— Я могу с ней говорить?

— Телефонная линия прослушивается шестерками рава Оладьи. Я принес вам мобильный телефон. Вы можете звонить Веронике Абрамовне, когда пожелаете.

— Да, но ведь…

— Я передал ей такой же аппарат, а вот и номер…

— Спасибо, маршал!

Я не знал, как благодарить Типа.

— И не пытайтесь с нею встретиться, — предупредил он, — люди Оладьи могут убрать ее. И запомните — она жива до тех пор, пока вы ладите с равом.

— Что ему нужно от меня?

— Народу объявлено, что вы потомок Давида и царя Соломона. Народ устал от войн, и ждет мудрых решений от своего монарха.

— Почему бы раву не выступить в роли такового?

— Рав человек осторожный и все делает чужими руками. Он убрал левых с помощью религиозных партий, с вашей помощью возродил монархию и вами же прикроется в случае чего.

— Мне не нравится все это. Я хотел бы выйти из игры. Могу я на вас рассчитывать, маршал?

— Я давно заметил, что это не для вас, Ваше величество, — сочувственно поддакнул Тип. — Думаю, что смогу вам помочь — Каким образом?

— Для начала я накатал анонимку на имя рава, где в деталях информировал его о том, что мамаша ваша происходит из рязанских крестьян.

— Из калужских.

— Ну да, из калужских, и к еврейству, а стало быть, и к роду царя Давида, вы имеете такое же отношение, как сам рав Оладьи к династии царей Романовых. Он тоже из бывших крестьян и родом из Сибири.

Сутенера ты кусок, да ты, я погляжу, у нас спец по доносам: анонимка на имя моей жены дело твоих рук, наверное…