Последняя королева - [2]

– Хуана, прошу тебя, – вмешалась Мария, не по-детски серьезная, хоть и была на год моложе меня. – Прояви уважение к чувствам Исабель.

– Пусть сперва проявит уважение к Испании. – Я покачала головой. – Что подумает Боабдиль, увидев инфанту Кастилии, одетую черной вороной?

– Боабдиль – язычник, – заметила донья Ана. – Его мнение никого не волнует. – Она бросила мне в руки вуаль. – Хватит болтать. Иди помоги Каталине.

Лицо дуэньи было кислым, словно свернувшееся молоко: испытания Крестового похода дорого дались ее старым костям. Я пошла к моей младшей сестре Каталине. Как и Исабель, наш брат Хуан и в какой-то степени Мария, Каталина напоминала мать – пухленькая и невысокая, с прекрасной белой кожей, светлыми волосами и глазами цвета моря.

– Ты прекрасно выглядишь! – Я приладила вуаль ей на лицо.

– И ты тоже, – прошептала в ответ маленькая Каталина. – Eres la más bonita.[1]

Я улыбнулась. Каталине было всего восемь лет, и ей еще предстояло овладеть искусством комплимента. Она не могла знать, что ее слова вновь напомнили мне, как не похожа я на других детей в семье. Я унаследовала свою внешность от родственников отца, вплоть до янтарных глаз (один слегка косил) и немодного оливкового цвета лица. Я также была самой высокой из сестер, и только мою голову украшала копна вьющихся волос цвета меди.

– Нет, это ты самая красивая! – Я поцеловала Каталину и взяла за руку.

Вдали послышался громкий звук трубы.

– Быстрее! – поторопила донья Ана. – Ее величество ждет.

Мы вместе вышли на обширное выжженное поле, где уже возвели возвышение под пологом. Там стояла моя мать в розовато-лиловом платье с высоким воротником, с диадемой на голове. Как всегда в ее присутствии, я машинально слегка присела, пытаясь скрыть свой рост.

– Ах, вот и вы! – Она махнула рукой в перстнях. – Идите сюда. Исабель и Хуана, становитесь справа от меня, Мария и Каталина слева. Вы опаздываете. Я уже начала беспокоиться.

– Простите нас, ваше величество. – Донья Ана присела в глубоком реверансе. – В сундуках полно было пыли. Пришлось проветривать платья и вуали их высочеств.

Мать окинула нас взглядом.

– Отлично выглядят. – Она нахмурилась. – Исабель, hija mia,[2] ты опять в черном? – Она перевела взгляд на меня. – Хуана, выпрямись.

Я подчинилась, и тут же снова запела труба, на этот раз намного ближе. Мать поднялась на возвышение к трону. На дороге, под развевающимися знаменами, возникла кавалькада грандов – высшей испанской знати. Во главе их ехал мой отец; черный камзол с красным плащом подчеркивал его широкие плечи. Под ним гарцевал андалузский боевой конь в попоне цветов Арагона – алой с золотом. Позади него ехал мой брат Хуан; его золотисто-белые волосы падали на раскрасневшееся худое лицо.

Воины встретили их радостным ревом.

– Vive el infante! – кричали они, ударяя мечами о щиты. – Viva el rey![3]

За ними торжественно следовали священнослужители. Лишь когда они достигли поля, я заметила среди них пленника. Люди расступились. Отец дал знак, человека на осле заставили спешиться и под всеобщий хриплый смех вытолкнули вперед. Он споткнулся и едва не упал.

У меня перехватило дыхание. Ноги его были босы и окровавлены, но во всей позе чувствовалось нечто царственное. Размотав грязный тюрбан, он отбросил его в сторону, и по плечам рассыпались черные волосы. Он оказался вовсе не тем, кого я ожидала увидеть, – калифом-язычником, который преследовал нас в ночных кошмарах, чьи орды со стен Гранады обливали наши войска горящей смолой и осыпали огненными стрелами. Высокий и худой, с бронзовой кожей, он шел через поле туда, где ждала моя мать, с высоко поднятой головой, словно кастильский гранд в роскошном одеянии в зале для приемов. Когда он упал на колени перед ее троном, я на мгновение увидела его усталые изумрудные глаза.

Опустив голову, Боабдиль снял с шеи железный ключ на золотой цепочке и положил его у ног матери, признавая поражение.

Из воинских рядов послышались насмешки, аплодисменты и оскорбления. Боабдиль, взгляд которого выражал смесь нескрываемого презрения и крайнего отчаяния, бесстрастно дождался, когда шум утихнет, и лишь затем произнес заранее подготовленную просьбу о милости. Он замолчал, все взгляды обратились к королеве.

Мать встала. Несмотря на небольшой рост, дряблую кожу и постоянные синяки под глазами, в ее голосе, разнесшемся над полем, чувствовалась мощь повелительницы Кастилии.

– Я выслушала просьбу мавра и смиренно принимаю его объявление о сдаче. Я не намерена причинять дальнейших страданий ему или его народу. Они отважно сражались, и в награду я дарую всем, кто обратится в истинную веру, крещение и прием в лоно нашей Святой Церкви. Тем, кто этого не пожелает, будет дана возможность безопасно перебраться в Африку, при условии, что они никогда больше не вернутся в Испанию.

С замиранием сердца я увидела, как вздрогнул Боабдиль, и тут же все поняла. Это было хуже, чем смертный приговор. Он сдал Гранаду, положив конец столетиям мавританского владычества в Испании. Ему не удалось отстоять свою цитадель, и теперь он желал почетной смерти. Вместо этого ему предстояло жить побежденным, в изгнании, терпя унижения до конца своих дней.