Последняя королева - [122]

Известие о подобном повышении Сиснероса застигло меня врасплох. Мои прежние чувства к нему никуда не делись, и меня вовсе не радовало, что теперь он будет обладать еще большей духовной властью в Кастилии. Я никогда прежде не слышала, что папа римский рассматривает его кандидатуру на пост кардинала, и написала адмиралу: жаль, что никто не счел нужным мне об этом сообщить. Предположив, что мне предстоит присутствовать на церемонии введения Сиснероса в сан, я попросила предупредить меня заранее, чтобы я могла подготовиться. Я ожидала ответа в течение нескольких дней, но, к моему замешательству, так ничего и не получила.

– Не понимаю, почему со мной не посоветовались, – заметила я как-то за ужином Беатрис. – Они боятся, что я стану возражать? Конечно, мне есть что сказать по этому поводу, но Рим не спрашивает меня, каким образом ему вознаграждать своих слуг.

Не обращая внимания на прислугу с графинами и салфетками, я дала выход своему гневу, но тут же об этом позабыла и вернулась к повседневным делам.

Я написала в Англию своей сестре Каталине, спросив о новостях и пообещав поспособствовать ее браку с принцем, поскольку теперь я королева. Я также написала своей золовке Маргарите и предупредила, чтобы весной она была готова прислать ко мне моих дочерей.

От нее я не получала никаких вестей, даже соболезнований по поводу кончины Филиппа. Я знала, что Карл, как наследник Габсбургов, должен оставаться во Фландрии, и подозревала, что Маргарита взяла на себя заботу и о нем. Неужели она настолько привязалась к моим детям и молчала в надежде, что я не стану о них спрашивать? Если так, то с моими тремя дочерьми ей придется распрощаться. Мне хотелось воспитать их вместе с Каталиной и Фернандо, как воспитывала нас всех вместе мать. Я не хотела, чтобы мои дети выросли чужими друг другу, как Маргарита и Филипп, а зачастую и многие другие отпрыски королевской крови.

Погруженная в свои мысли, я оказалась совершенно не готова, когда однажды в мои покои после многомесячного отсутствия ворвался отец. Лицо его раскраснелось, словно после быстрой скачки.

– Что? – спросил он. – Ты настолько мной недовольна, что жалуешься на меня всем подряд?

Мои фрейлины сидели рядом с шитьем в руках. Увидев их столь же удивленные, как и у меня, лица, я дала им знак выйти.

– Можешь не отсылать их из-за меня, – сухо усмехнулся отец. – Ты столько раз жаловалась за моей спиной, что любые твои слова никого уже не удивят.

Я молча смотрела на него. Беатрис и Сорайя встали и вышли. Я отложила шитье.

– Папа, что случилось? Ты на меня злишься, а я понятия не имею отчего.

– Понятия не имеешь? – Он уставился на меня, сжав кулаки в перчатках. – Хочешь сказать, ты не жаловалась, будто я преднамеренно держу тебя в неведении о делах королевства?

– Я… я никогда такого не говорила.

Во рту у меня пересохло. Такой злобы в его голосе я ни разу еще не слышала.

– Никогда?

– Никогда.

Подойдя к своему плащу, он достал из кармана сложенный пергамент и взмахнул им дрожащей рукой:

– А это что? Ты еще не поняла, что все твои слова и поступки имеют значение? Не посоветовавшись со мной, ты пытаешься усомниться в моих способностях!

Я почувствовала, что задыхаюсь.

Письмо. Он перехватил мое письмо!

У меня потемнело в глазах. С трудом отведя взгляд от смятой бумаги в руках отца, я увидела холодное, непроницаемое лицо чужого, незнакомого мне человека.

– Вряд ли мне требовалось советоваться с тобой по поводу детей, – осторожно сказала я. – Письмо было адресовано сестре Филиппа, и в нем я спрашивала о моих дочерях Элеоноре, Изабелле и Марии. Я ничего не слышала о них больше года, а с Марией рассталась, когда та была еще младенцем.

Отец подвигал челюстью.

– Зачем нам тут еще одна кучка девочек? – спросил он, давая понять, что не только перехватил, но и прочитал мою переписку. – Им нужны прислуга, приданое. Этого мы себе позволить не можем. Лучше оставить их там, где они сейчас, и пусть Габсбурги найдут им подходящих мужей.

Ощутив леденящий страх, я встала и подошла к окну.

– Мои дочери должны быть здесь, со мной, – помедлив, ответила я. – Если не хватит средств – будем экономить. Я тебе уже говорила: мне не нужно столько слуг, а еды для троих хватит и на пятерых. Если придется, девочки могут спать в моей кровати.

Отец поковырял пол носком сапога.

– Как бы там ни было, все имеет свою цену.

– Это только так кажется. – Я повернулась к нему. – Так же как только кажется, будто я готова терпеть шпионов в моем доме. Но я этого не потерплю, папа. Не понимаю, что я такого сделала, что ты счел необходимым следить за каждым моим шагом и перехватывать мои личные письма. Может, расскажешь?

Внезапно от его злости не осталось и следа, как будто он сбросил маску. Столь быстрая перемена в настроении отца мне не понравилась, как и его примирительный тон.

– Извини, madrecita. Я вел себя непростительно.

Я на мгновение лишилась дара речи. Отец не стал отрицать, что подослал ко мне шпионов. Зачем? Чего он боялся? Между нами словно пролегла стена, разрушив былое доверие.

– Похоже, я переутомился, – добавил отец. – Я всегда отличался скверным характером, за что твоя мать часто меня ругала. – Он помолчал. – Все из-за этих проклятых грандов. Они понятия не имеют, что такое преданность. Все те месяцы, что я провел в Бургосе, пытаясь призвать их к рассудку, оказались потраченными впустую.