Последняя картина Сары де Вос - [42]

– Похоже на лондонского барристера, – замечает Фредерик.

– Сэм Айрис, – предлагает Бойд.

– Окулист из Коннектикута{26}.

– Мне всегда хотелось, чтобы меня звали Джейк, – говорит Марти. – Моего отца звали Якоб, то есть Джейкоб. Как насчет Джейк Альперт? В фамилии еще слышится голландское происхождение. Я могу сказать, что пополняю фамильную коллекцию.

– Я все равно думаю, что лучше позвонить в полицию или в страховую компанию, – настаивает Уилл. – Если они узнают, что вы утаили от них существенную информацию, вы лишитесь страховки.

– Вот почему, если у меня когда-нибудь будет аневризма, я бы хотел попасть на операционный стол к вам, Уилл, – говорит Бойд. – Вы предусматриваете все возможные осложнения. Я предпочел бы доверить свои капилляры вам. – Он обводит глазами помещение. – Если мой бифштекс не принесут прямо сейчас, у меня случится вышеупомянутая аневризма.

Марти смеется и допивает пиво. Беседа сворачивает в новом направлении, а он тихонько бормочет себе под нос: «Джейк Альперт, Джейк Альперт», пробуя слова на вкус.

Вернувшись домой, Марти видит воплощение своего кошмара – Гестер приготовила полный обед, и Рейчел несет из кухни тарелки. Марти наливает два бокала вина (Керреуэй радостно вьется у его ног), садится за стол и, переигрывая, говорит:

– Я умираю с голоду.

Рейчел улыбается и кладет себе на колени салфетку.

– Гестер приготовила бефстроганов с зеленой фасолью.

Час назад Марти съел стейк размером со своего терьера. Входит Гестер с полными тарелками, и при мысли о новой порции мяса, да еще со сметаной, у Марти сдавливает горло.

Рейчел начинает рассказывать про свой день, как она высматривала птиц в парке. Недавно она вступила в клуб, филиал благотворительного общества. Они встречаются раз в неделю, обсуждают книги, или наблюдают за птицами в Центральном парке, или отправляются в какой-нибудь загородный культпоход. В шляпках от солнца и с биноклями на шее они пытаются разглядеть не то пеночек, не то перелетных гаечек (Марти понятия не имеет, кого именно), а потом сидят у пруда рядом с азалиями и пьют из термосов чай с бергамотом. Насколько Марти понял, клуб состоит из одних женщин, и главная у них – англичанка в вельветовых штанах, жена федерального судьи. Какими бы глупыми ни казались эти мероприятия, Марти рад, что Рейчел вернулась к жизни и нашла себе какие-то занятия.

– Открыли сегодня новый вид? – спрашивает он.

– Не смейся. Через парк проходит важный маршрут миграции. – Она качает головой. – А потом я ходила в бюро путешествий. Помнишь, мы говорили про речной круиз?

– Конечно.

Рядом с Рейчел на столе лежит стопка брошюр. Круиз по Сене с остановками в городах и поселках Нормандии. Марти предпочел бы поехать на поезде, через Альпы или через Испанию, остановиться в Альгамбре, но он не хочет осложнять отношения. Рейчел открывает брошюру и в перерывах между едой зачитывает избранные места.

– На третий день останавливаемся в Верноне и едем в Живерни, где Моне жил с тысяча восемьсот восемьдесят третьего до своей смерти в тысяча девятьсот двадцать шестом. Увлекательно, правда?

В голове у Марти возникает цветная фотография знаменитого пруда с кувшинками и японским мостиком. Он думает, есть куда лучшие способы потратить восемь дней и несколько тысяч долларов, но, давясь бефстрогановом, говорит: «Замечательно». Когда Рейчел углубляется в брошюру, Марти заносить в рот еще кусок мяса, потом, прикрываясь салфеткой, вытаскивает его изо рта, опускает руку под стол и чувствует, как Керреуэй берет мясо с его пальцев.

За то время, что Рейчел обсуждает маршрут, он успевает таким манером очистить треть тарелки. Мысли уплывают, и Марти выпивает глоток холодной воды, чтобы сосредоточиться. Он смотрит на картину у Рейчел над головой – мрачный фламандский портрет мужчины со шляпой в руках. Как почти все отцовские картины, портрет потемнел от времени и отчаянно нуждается в расчистке. Якоб де Гроот считал, что расчистка лишает картины очарования старины и ослабляет их воздействие. Марти отчасти хочется сказать Рейчел, что частный сыщик нашел серьезный след, но куда больше ему хочется сохранить новые сведения при себе. Целый месяц после обнаружения пропажи, когда в доме толклись полицейские и страховые агенты, Рейчел постоянно спрашивала, удалось ли что-нибудь выяснить, но затем утратила интерес. Он расскажет ей, когда появится что-нибудь определенное.

Возвращаясь взглядом к Рейчел, он говорит:

– Импрессионисты и медленная река, что может быть лучше?

– Ты ненавидишь импрессионистов, – отвечает она с легким смешком.

– Не всех.

– Ты когда-то сказал мне, цитирую: «Моне вызывает у меня такое чувство, будто я на улице и мне дурно от жары».

– Я правда это сказал?

– За этим самым столом, дорогой.

– Возможно, я изменю свое отношение. И где это лучше делать, как не в его краях.

– Я очень ценю, что ты согласился на этот круиз. Просто я думаю, надо иногда выбираться из города.

– Ты абсолютно права, – говорит он, кромсая стручок зеленой фасоли на десяток маленьких кусочков.

Рейчел возвращается к брошюрам. Углы у них затрепаны, внутри что-то подчеркнуто. Как же она старается начать жизнь с чистого листа, оставить катастрофу двух выкидышей позади! Теоретически можно было бы попытаться снова, но после второго раза они заключили как бы негласный пакт – не отдаваться больше во власть слепым силам природы. Марти с внезапным приливом нежности смотрит, как она листает страницы Северной Франции, усилием воли вытаскивая себя из пропасти отчаяния. Несколько лет он был близок к тому, чтобы потерять ее совсем; она бродила по коридорам с грустными, выцветшими на солнце книжками в руке. Он говорит, не думая: