Последняя из рода Болейн - [11]

Сама же вдова пребывала в смятенном состоянии духа. Ее потрясло то, что все так быстро закончилось: несколько коротких месяцев в вихре придворных, разодетых в парчу, непринужденно болтающих; морщинистые руки старика, обнимающие ее стан, — и все. С затаенным в душе отчаянием она написала письмо архиепископу Уолси[24], передав его через нового посла во Франции Томаса Буллена, другое — более осторожное — своему любимому брату, понимая, что вся ее переписка будет тщательно проверена новыми приближенными Франциска.

Промозглыми французскими ночами она подолгу лежала без сна и в темноте слышала лишь биение своего сердца, сумятицу мыслей и произносимые шепотом молитвы. Вопреки здравому смыслу она продолжала надеяться, что милый брат сдержит слово, она сможет вернуться в Лондон и обвенчаться со своим Суффолком. Закутавшись в траурную белую накидку, она мерила шагами покрытый роскошными коврами каменный пол и долго, мучительно ожидала зари, вглядываясь в сереющий восток поверх квадратного двора Клюни, ставшего ее тюрьмой. С карниза над окном склонялись к ней гротескные горгульи, а их демонические морды преследовали ее в коротких предрассветных снах и навевали страхи во время вышагивания по опочивальне. Чаще всего в такие мгновения милая крошка Буллейн (королева настояла, чтобы фрейлина была при ней и чтобы ей было позволено спать в опочивальне госпожи) начинала ворочаться на ложе и спрашивала, здорова ли госпожа и может ли она чем-нибудь утешить Ее величество.

— Ты утешаешь меня, ma cherie, уже тем, что ты рядом со мной в такое… в такое трудное время. Тело мое настоятельно требует сна, но мысли не дают мне уснуть. Никто меня по-настоящему не поймет, да оно и к лучшему. Довольно того, что ты рядом со мной. А теперь спи, Мария.

— Но я так сильно люблю вас, Ваше величество, — может быть, я сумею понять хотя бы отчасти. — В тусклом свете опочивальни измученная королева могла лишь с трудом различить длинные светлые локоны девочки. Она подошла ближе, плотно запахиваясь в покрывало цвета слоновой кости, и устало присела в ногах узенького ложа фрейлины. Заговорила едва слышным шепотом:

— Этот особняк, Мария, станет моим последним пристанищем, если я в ближайшее время не получу ответа. Здесь надо пробыть шесть недель, а прошла всего лишь одна. Я превращусь в тот серый холодный камень, который здесь повсюду!

Неужто при английском дворе даже не ведают, что происходит в Париже? Прости меня, Мария, — немного помолчав, сказала она уже чуть спокойнее. — Я знаю, что твой отец передал в Лондон все мои мольбы.

— Конечно, передал, госпожа, скоро придет и ответ.

— А он говорил тебе, что ответ придет скоро, ma cherie?

— Я… я же вижусь с ним, Ваше величество, не чаще, чем обычно. Как новый посланник во Франции, он очень занят, вы же понимаете. — Ее голосок смолк, повисло молчание, и вскоре обе они погрузились каждая в свои невеселые думы.

— Я знаю, что вы постоянно думаете о нем — своем брате-короле — и о… герцоге, миледи. Но ведь прошло всего семь дней. Скоро кто-нибудь прибудет.

— Верно, да только тот, кто прибудет скоро, — это мой любящий племянник Франциск, le grand roi[25]. И посетит он меня не за тем, чтобы выразить притворные соболезнования, а для того, чтобы принудить меня сочетаться браком с кем-то из его клевретов либо с одним из тех, кого выбрали его мать или сестрица. Как мне ослушаться его, Мария, не опираясь на могущество моего брата? Мне страшно, Мария, мне страшно!

Они, не сговариваясь, отыскали в темноте руки друг друга, переплели пальцы. Марии так отчаянно хотелось протянуть своей старшей подруге хоть ниточку надежды, какой бы тонкой та ни была.

— Несомненно, мой отец скоро снова навестит меня, и вы, Ваше величество, можете хотя бы спросить у него совета.

— Нет, милая Мария. Даже за все золото Франции я не согласилась бы обидеть тебя, но только его совет тоже будет приказом, которого я боюсь: «Вступите в тот брак, который ваш венценосный брат сочтет наиболее полезным для Англии», — вот что он скажет. Ну уж нет! С меня довольно этого!

Ее пальцы так внезапно сжали руку Марии, что той стало больно.

— Я должна найти — и найду во что бы то ни стало — путь между Сциллой замыслов Франциска и зловещей Харибдой, новым браком за границей, что готовит мне брат. Ни за что!

Мария Тюдор отпустила руку девочки и встала — плотно закутанная фигура в полумраке опочивальни. В глазах Марии ее королева была странно похожа на привидение в белом одеянии, какое у французов принято носить в знак траура. Юная фрейлина ощутила, как у нее покалывает в пальцах, к которым снова прилила кровь. Ей хотелось возразить своей прекрасной госпоже, что ее отцу, конечно же, вполне можно доверять как полномочному посланнику короля и что Генриху тоже можно верить — ведь он добрый христианин и сдержит данное сестре слово. Мария своими ушами слышала его обещание! Однако знала она и то, что ее госпожа не доверяет ни одному из этих двоих, коль скоро речь заходит о ее горячей и безнадежной любви к герцогу Суффолку, а потому девочка прикусила язычок.

— Мне кажется, la petite blonde Anglaise, я смогу теперь уснуть. Я не допущу, чтобы новый король нашел меня усталой и измученной, с темными кругами под глазами и залегшими на лбу складками. И сделай, Господи, так, чтобы зубная боль перестала донимать меня, когда придется принимать монарха.