Последняя из амазонок - [143]

Элевтера посмотрела на него с ненавистью.

— На сей раз, — сказала амазонка афинянину, — ты явился в нашу страну в надежде вызвать тень Антиопы из нижнего мира и вымолить у неё прощение за то зло, которое ты причинил ей. Но она никогда не придёт к тебе. Выбрось это из головы. Ты встретишься с нею снова только после смерти.

Эти слова больно задели Тесея. Он пошатнулся, и некоторые из соратников вскочили, чтобы поддержать его.

— Тебе следовало бы самому убить её, — заявила Элевтера, — там, в Афинах, накануне дня последнего сражения. Я бы так и поступила. Но ты позволил ей выступить. Ты отошёл в сторону, разрешив ей совершить самый позорный поступок для человека, ведающего, что такое честь: выйти с оружием в руках против собственного народа. Ты погубил её -— ив этой жизни, и следующей, — потому что ты любил Афины больше, чем её.

И эта стрела попала в цель. Тесей едва устоял на ногах.

— Я тоже предала её, — продолжила Элевтера, — предала ту, которая была благороднейшей из нашего народа, да и из вашего — тоже, ибо она одна соединила в себе несоединимое, солнце и луну, мужчину и женщину. Мне тоже знакомы боль и печаль, которые испытываешь ты!

Элевтера смерила взглядом своего старого врага и продолжила:

— Какое благо, Тесей, ты извлёк из того, что «возвысил» свой народ, обратив его к «демократии» и «цивилизации»? Афины, как я знаю, отблагодарили тебя презрением. А вместе с тобой они оплевали и твои сомнительные «дары». И вот ты снова заявился сюда! По правде сказать, мне следовало прирезать тебя ещё в тот час, когда я увидела тебя впервые. Я ведь знала, что добром это не кончится, ибо нутром чуяла «нетом», то зло, которое ты принёс из-за моря. Но отец Зевс всемогущ, и никому не дано воспротивиться его воле. Вознамерившись сломить свободных женщин, он послал к нам Геракла, Ясона и наконец тебя. Ну что ж, ты оправдал его надежды.

Тесей молчал. Горе тяготило его с такой силой, что он зримо клонился к земле.

— Неужели ты так сильно ненавидишь меня, Элевтера? — спросил он.

— Ненависть — это узы, Тесей. И этими узами я с давних пор привязана к тебе.

Царь хотел было сказать, что пора ненависти миновала и сейчас её стоило бы отбросить в сторону, но Элевтера, не дав ему такой возможности, вновь заговорила сама.

— Время свободного народа вышло, мой друг. Ирония же в том, Тесей, что ты — тот, кто уничтожил нас, — понимал нас лучше и любил больше, чем кто бы то ни было во всём мире. Да, ты — один из нас. И был им всегда!

При этих словах выдержка изменила царю. Рыдая, он упал перед Элевтерой на колени и уткнулся лицом в её живот. Амазонка не шевельнулась, даже не опустила взгляда. Лишь несколько мгновений спустя протянула руку и мягко опустила ладонь на его кудри.

Глава 43 ПАССАЖИРЫ

Чтобы провести амазонских коней по сходням на корабли, им пришлось прикрыть глаза плащами и одеялами. Лошади чуяли ненавистное им море, но тем не менее взошли на борт. Шесть афинских кораблей отплыли, имея на борту, помимо коней и эллинов, сто сорок восемь человек из отряда Элевтеры — воительниц, учениц и обозников «кабар». Все стойла были заполнены. Лишь в шести парных на Тесеевой «Аэтре» стояло по одному скакуну.

Путь от Курганного города до Танаиса не был лёгкой прогулкой, тем паче что корабли не имели возможности приставать к берегу. Ни люди, ни лошади не могли даже размять ноги. Скифы знали, кто находится на борту, и были готовы на всё, лишь бы перехватить добычу. Амазонки, грациозные и величественные в степи, на море выглядели несчастными и жалкими, как промокшие кошки.

Отец (впрочем, следовало ли мне теперь называть его отцом?) не спускал с меня глаз, но, хотя ему и удалось разделить нас с Европой, мне не составляло труда общаться с ней знаками. Я ждала лишь благоприятного случая, чтобы убежать с ней и присоединиться к своему народу, к свободным женщинам равнин. В том, что побег удастся, у меня не было ни малейшего сомнения.

На корабле меня стала опекать амазонка с бледным шрамом через щёку и грудь. Она была из тех командиров, которые подчинялись непосредственно Элевтере, и, судя по почтению, с каким относились к ней соотечественницы, являлась великой и прославленной воительницей. Как поведала она сама, при рождении ей было дано имя Достея. «Впрочем, — добавила эта героиня, — ты, наверное, слышала от Селены другое моё имя. Сама-то она никогда не звала меня иначе как Барахлошкой».

До того момента я держала себя в руках и скрывала своё горе от окружающих. Но сейчас, узнав, что передо мной та, кого Селена поминала почти в каждом своём рассказе, я упала в объятия амазонки и зарыдала, как ребёнок. Именно от неё я и услышала историю своего рождения, которую ей самой Селена поведала в прошлом месяце.

Всё произошло в результате удивительного, но совершенно случайного совпадения. Впрочем, бывает и не такое! Матушка (точнее, та, кого я искренне считала своей матушкой) родила мёртвого ребёнка, а Селена почти одновременно с ней произвела на свет совершенно здоровую девочку. Обе рожали не в городе, а в усадьбе, вдали от посторонних глаз, обе согласились на обмен добровольно, так что никакие слухи на сей счёт не вышли за пределы узкого круга посвящённых. Даже Европе, которой ещё не исполнилось и трёх лет, не сообщили правду: она считала меня своей сестрой и узнала, что это не так, всего несколько дней назад.