Последняя история Мины Ли - [24]

— Вы с мамой часто приходили в ресторан, где я работала, «Ханок-Хаус», помнишь? — спросила продавщица носков. — Такой традиционный корейский дом, весь из дерева.

— Нет, не помню, — ответила Марго, несколько смутившись.

Лицо миссис Бэк внезапно помрачнело, будто она вспомнила нечто мрачное, тщательно запертое внутри. Алые губы сжались в тонкую полоску. Она словно замкнулась. Марго предстояло вытянуть ее наружу — не уходить же без ответов.

— А почему мы перестали ходить в ваш ресторан? В «Ханок-Хаус»?

— Твоя мама… Она была очень занята в своем магазине. И когда во время беспорядков его разгромили… ей пришлось очень много работать. Тяжелые были времена. Многие потеряли все — бизнес, работу. Не было времени ни на что, кроме попыток восстановиться, выжить. Как тогда, на войне.

Марго вспомнила клубы дыма, отравлявшие воздух ядовитым химическим запахом. В нескольких километрах от их квартиры мир охвачен пламенем. По зернистому черно-белому телевизору полицейские избивают Родни Кинга, безоружного чернокожего мужчину, который позже скажет: «Я словно вернулся во времена рабства».

Мрачные белые мужчины в костюмах выходят из зала суда — им вынесен оправдательный приговор. Люди бросают кирпичи, бьют стекла, сносят ворота. Здания охвачены огнем, в небо поднимаются столбы дыма.

На углах улиц стоит национальная гвардия в камуфляже и с тяжелым оружием.

Мама рыдает, сидя у телевизора. Ее магазин тоже попал под горячую руку. Собственный бизнес без вечно недовольного начальника, работа, на которую можно взять ребенка, — слишком хорошо, чтобы быть правдой. Эти мечты тоже разобьются вдребезги, поскольку их жизнь — часть лжи, которую эта страна повторяет для успокоения совести: что справедливость восторжествует; что законы защищают всех одинаково; что эту землю вовсе не украли у коренных народов; что их богатство заработано не чернокожими рабами, а предприимчивыми белыми, «нашими» основателями; что трудолюбивые иммигранты доказывают существование меритократии в стране; что историю нужно рассказывать только с одной точки зрения — с точки зрения тех, кто победил и до сих пор стоит у власти. И теперь город взбунтовался. Самосожжение — прекрасный способ привлечь к себе внимание.

Мама была лишь одной из множества жертв этого крушения. Марго вместе с ней разгребала обломки в поисках уцелевшего. Их семья из двух человек, может, и была самым маленьким государством, но только в нем они ощущали себя на своем месте.

Марго неожиданно для себя разрыдалась: она-то думала, что уже выплакала все слезы на сегодня.

— Не плачь, — сказала миссис Бэк, сжимая руку Марго. — Знаю, времена были тяжелые. Очень тяжелые.

Мигель обнял Марго за плечи. Если изначально она и пожалела, что взяла его с собой, стыдясь маминой работы — того, что он увидел, в какой бедности она выросла, — то теперь она была рада его присутствию. Он был похож на нее во многих отношениях — они оба умели рыдать в три ручья и смеяться до колик, чувства сменялись с пол-оборота.

— Как вы здесь оказались? — спросила Марго, шмыгая носом.

Миссис Бэк протянула ей салфетку.

— Надоело работать в ресторане, поэтому я скопила денег и приобрела эту лавку в марте. Только ее я и могла себе позволить. Тут тяжело, но немного легче, чем в ресторане. Не приходится целый день стоять на ногах. — Она снова сосредоточилась на Марго. — Твоя мама давно не появлялась. Я подумала, может, она поехала навестить тебя или улетела в Корею. Кто-то заболел?

За восемь лет мама ни разу не навещала Марго в Сиэтле, даже на выпускной не приехала, и не позволяла себе пропустить больше одного дня на работе. Насколько Марго было известно, мама ни разу не летала на самолете с тех пор, как приехала в Америку двадцать семь лет назад.

— Она… умерла, — выдавила из себя Марго, отгоняя воспоминания о крошечной фигурке матери на полу; как сама она с криком упала на колени. — Более двух недель назад.

Миссис Бэк ахнула, закрыв рот обеими руками, глаза наполнились слезами.

— Когда вы видели ее в последний раз? — спросил ее Мигель.

— Пару недель назад, — ответила она дрожащим голосом, вытерев слезы, на щеке остался след алой помады, подводка для глаз потекла по лицу серыми полосами.

— Вам ничего не показалось странным?

— Да… — Миссис Бэк перевела дыхание. — Она… какое-то время она была очень подавлена. — Ее рука, державшая салфетку, сжалась в кулак.

— Альма из лавки детской одежды сказала то же самое.

— Вы знаете почему? — спросила Марго. — Мама что-нибудь вам говорила?

Дрожащими руками миссис Бэк разгладила страницы газеты, на которую опиралась, очевидно, обдумывая, что можно рассказать Марго, как взрослый, тщательно подбирающий слова перед ребенком. Марго хотела сказать: «Вам больше нечего от меня скрывать. Я уже взрослая. Мне нужно знать».

— Ей приходилось несладко. Нам всем несладко, знаете? Покупателей почти нет. Дела идут все хуже. Никто больше не ходит на рынок. Видели бы вы туалеты, как там теперь грязно. Ни владельцу, ни управляющему — никому больше нет до нас дела. — Из глаз миссис Бэк снова потекли слезы. Она покачала головой, словно отгоняя горькие мысли. — Когда она умерла?