Последняя история Мины Ли - [2]

— А ты как? — спросил Мигель. — С нетерпением ждешь встречи с мамой?

У Марго похолодело внутри.

— Вообще-то я уже несколько дней пытаюсь до нее дозвониться и предупредить о нашем приезде. — Она сжала руль и вздохнула. — Вообще-то я не хотела ей говорить, а потом мне стало стыдно, ну и…

— И чего?

— Не знаю, она не берет трубку.

— Хм… — Мигель заерзал. — Может, телефон разрядился?

— У нее стационарный. Даже два — на работе и дома.

— Может, куда-то поехала?

— Она никуда не ездит.

На запотевшем лобовом стекле виднелись разводы от предыдущих попыток его очистить. Марго резко втянула носом воздух.

— Неужели ей никогда не хотелось попутешествовать? — недоуменно нахмурился Мигель.

— Ну, она всегда мечтала побывать в Йосемитском национальном парке и Гранд-Каньоне. Даже не знаю почему.

— Старая добрая трещина в земле, Марго. Божественное творение. Неудивительно, что ей хотелось на нее поглядеть.

— Для корейских иммигрантов это что-то вроде ритуала — поездить по национальным паркам, надев походные шляпы, штаны хаки и тому подобное. Такие места для них как символ Америки.

— Уверен, с твоей мамой ничего не случилось, — попытался успокоить ее Мигель. — Когда вы в последний раз виделись?

— На прошлое Рождество.

— Может, у нее куча дел. Скоро приедем и узнаем.

— Да, наверное. Наберу ей еще раз, когда остановимся.

Тугой ком в груди все нарастал. Марго нервно покрутила радио, но шли одни помехи, сквозь которые изредка прорывались отрывки рекламы и голос ведущего.

С мамой все будет в порядке. И с ними все будет в порядке.

Теперь, после переезда Мигеля, у Марго появится повод чаще приезжать в Лос-Анджелес. Дорога впереди походила на яблочную кожуру. Дворники безжалостно сметали со стекла капли дождя.

В Калифорнийском городке Реддинге, окруженном горами и густым лесным заповедником, Марго с Мигелем остановились в первой попавшейся закусочной — с засаленными ложками, красными диванчиками из дерматина, музыкальным автоматом и официанткой в белой форме. Хостес, светловолосая девушка с хвостом на макушке, подвела их к одному из столиков и вручила ламинированные меню. За стойкой в одиночестве сидел старик в сетчатой кепке, которые обычно носят дальнобойщики, за соседним столиком две девочки раскрашивали бумажные салфетки под присмотром родителей.

Родом из Лос-Анджелеса, из Корейского квартала, где повсюду одни корейские да мексиканские кафешки, Марго всегда считала классические американские закусочные «очаровательными» и «романтичными» — они часто выступают декорацией для фильмов и рассказов о скромном героизме порядочных, трудолюбивых белых американцев, отдыхающих перед очередным подвигом. Когда Марго переехала в Сиэтл восемь лет назад, у нее появились первые белые друзья — люди, которых будто совсем не заботят их корни, цвет кожи и внешность в целом; словно весь мир создан для них — что в некотором роде правда. Многие из них — с голубыми глазами и узкими носами, — даже не обладая модельной внешностью, казались привлекательными просто потому, что были белыми.

Марго не нравилось так думать, поскольку чисто теоретически это глупость. Красота всего лишь социальный конструкт. Однако теория далека от реальности, в которой мы живем. Теория не течет в крови. Теория не вычеркнет из памяти Марго годы, которые она провела перед зеркалом, вглядываясь в свое отражение и видя лишь пустое место — не главную героиню и не красавицу, а максимум персонажа второго плана или бессловесную массовку, которая в лучшем случае сойдет для экзотики, оставаясь безличной и неинтересной. В юношестве Марго часто мечтала: «Вот бы у меня были большие глаза. Вот бы у меня были каштановые волосы вместо черных. Вот бы, вот бы…»

Официантка принесла заказ, прервав ее размышления. Марго с Мигелем тут же набросились на чизбургер, картошку фри, сэндвич с тунцом на ржаном хлебе и томатный суп. Марго попыталась есть медленнее, но все было слишком вкусным, слишком идеальным и очень американским. Их окружали лишь звуки поедания пищи и поглощения напитков: чавканье и прихлюпывание — настоящий оркестр удовольствия. Она хотела остаться в этой закусочной навечно — забыть о проблемах, о Лос-Анджелесе, о матери.

— Ну что, снова в путь? — спросил Мигель. — Хочешь, я поведу?

Они расплатились и вышли на улицу. Тучи рассеялись, открыв вечернее небо, обещавшее звездную ночь. Луна сияла серебристо-белым светом, как дверной глазок, подсвеченный изнутри. Похолодало. Марго пожалела, что не взяла с собой зимнее пальто, а ограничилась ветровкой и несколькими свитерами, поскольку зима в Лос-Анджелесе теплее, чем в Сиэтле.

Мигель подогнал зеркала и сиденье в машине под свой рост — верхушка его уложенных волос касалась крыши — и выехал на шоссе. Ловко лавируя между медлительными водителями, он всегда включал поворотники и никого не подрезал. Марго даже не представляла, что ее машина может быть такой быстрой и проворной, не представляла, как такая уверенность и бесстрашие могут одновременно впечатлять и ужасать. Сама она всегда ездила медленно, как привыкла с мамой.

Мама терпеть не могла дальние поездки. Она редко говорила о прошлом, но однажды обмолвилась, что, когда ей было четыре года, во время войны в Корее ее семья бежала на юг. В тот кровавый период она потеряла родителей в толпе и больше никогда их не видела. Для мамы путешествия, по сути, сочетались с чувством утраты, неведомом дочери, родившейся и выросшей в Америке. И все же Марго унаследовала от матери страх быстрой езды, особенно по трассе. Она слишком много думала о скорости и об опасности вместо конечной цели путешествия.