Последняя Империя - [24]

"Доверие доверием, а глаз с нас все-таки не спускают", — подумал лейтенант и почти тут же провалился в черную яму сна.

Спал он плохо, в доме было холодно, а спальные мешки они оставили на улице, вместе с рацией и рюкзаком. Земляной, кочковатый пол также не способствовал сладости сновидений.

Проснулся он от того, что почувствовал рядом какое-то движение. Осмотревшись по сторонам, лейтенант понял, что все давно встали и рядом с ним устраиваются на полу для утренней молитвы. Моджахедов было не менее десяти человек. Поспешно поднявшись, Могильный вышел из дома, спиной чувствуя настороженные взгляды мусульман.

Белова он нашел раскладывающим поклажу из рюкзака.

— А, выспался! Вот что значит молодость. Я и уснуть толком не мог, ворочался-ворочался. Под утро только задремал. Отвык от подобных "удобств".

— Ничего не стырили? — кивнул Могильный на свою поклажу.

— Обижаешь, брат. Это же истинные мусульмане, для них воровство — первейший грех. У них за такое руки рубят.

Лейтенант немного помялся, но все же спросил:

— Николай Васильевич, что-то ваш Мансур на крупного военачальника не очень походит. И люди-то его где?

— Не делай скоропалительных выводов. У Мансура тысячи бойцов, есть большой штаб. А с такими мобильными отрядами он передвигается в случае необходимости — когда, например, на него открывают охоту или если нужно с кем-то встретиться.

Завтракали прямо на улице и своими припасами — тушенкой и хлебом, благо погода этому благоприятствовала: ветер стих и солнце сияло во все небо. Намаз кончился, и бойцы Мансура разбрелись по всему кишлаку, собирая оставшееся скудное дерево для костра.

— А где сам Мансур, что-то я его не вижу? — спросил лейтенант, оглядываясь по сторонам.

— Он еще по темноте ушел куда-то с тремя сопровождающими. Будем его ждать.

— А как вы с ним познакомились?

— Это было в восемьдесят девятом, перед самым выводом. Он тогда контролировал перевалы, надо было обеспечить безопасность вывода войск. Вот тогда я с ним и встретился.

— И что?

— И все. Он же нормальный человек. Договорились, что он пропустит нас без выстрелов в спину, так и произошло. Я ему тогда Коран подарил, вон до сих пор с собой его носит. Кстати, ты знаешь, что он прекрасно говорит по-французски? Он учился в Париже, окончил философское отделение Сорбонны.

Мансур появился лишь перед обедом. При свете дня генерал рассмотрел, что лицо его старого знакомого все-таки изменилось за эти прошедшие годы. Многочисленные морщины изрезали его лоб, волосы бороды поседели.

— Сегодня хорошая погода, мы проводим вас через перевал, там можете вызвать вертолет, — сказал Мансур. Белов согласно кивнул головой:

— Хорошо.

В дорогу выступили немедленно. Впереди шли пять человек, сзади столько же. В середине шествовал сам Мансур с гостями и трое телохранителей. Судя по сдержанным переговорам этой троицы, Могильный понял, что моджахеды чего-то явно опасаются. Через два часа они вошли в узкое ущелье. Группа во главе с Мансуром присела отдохнуть, авангард же продолжил движение. Белов не мог не отметить хорошую выучку моджахедов. На месте своего гостеприимного хозяина он поступил бы точно так же.

Они уже двинулись вперед, когда впереди вспыхнула перестрелка. Пули засвистели и вокруг группы Мансура. Все кинулись в разные стороны и открыли ответный огонь. Бой продолжался с полчаса. К удивлению Могильного, в него не вступил арьергард. Лейтенант понял все, когда отчаянная стрельба поднялась уже непосредственно у них над головой, на вершине скал. Вскоре все утихло, а минут через двадцать вниз спустились пятеро из арьергардной группы с тремя автоматами и снайперской винтовкой в руках.

— Кто это был? — спросил Белов.

— Судя по одежде, узбеки, скорее всего, люди Дустума, — ответил Мансур.

Из его свиты пострадали двое: один был убит в передовой группе. Ранили в руку телохранителя Мансура. Белов торопливо вытащил из рюкзака пакет с бинтами и сам начал перевязывать раненого, рослого светлобородого и удивительно курносого моджахеда.

— Навылет прошла, это хорошо, — подбодрил он парня. Перематывая руку, генерал все пристальнее начал всматриваться в своего пациента. Могильному показалось, что лицо Белова приняло растерянное выражение. Может, поэтому он чересчур туго завязал узел, так, что телохранитель вскрикнул и к изумлению лейтенанта выругался по-русски:

— А, черт!

— Лешка?! Лешка, это ведь ты?! — закричал генерал, хватая раненого за плечи. Тот снова вскрикнул и ответил на чистейшем русском языке:

— Ну что ты так, больно же!

— Прости! — разжав руки, Белов встал перед раненым на колени. — Лешка, Лешка, ты живой?!

— Как видишь, — нехотя признался парень.

— Я бы тебя не узнал, если бы не голос. Голос, братуха, у тебя все тот же.

По лицу генерала текли слезы.

— Значит, ты тогда не погиб?

— Нет. Я один остался в живых. Успел выпрыгнуть из горящего БМП.

— И что потом?

— Потом плен, другая жизнь. Теперь я Абдалла, того, прошлого Лешки уже нет и никогда не будет.

Дальше они шли рядом, тихо разговаривали.

— Тогда, в восемьдесят девятом, ты видел меня?

— Да. Я был тогда в лагере.

— Что же ничего не сказал, не подал знак? Я бы тебя вытащил оттуда, уговорил Мансура.