Последняя глава - [35]

— Я вот о чем думаю — не учились ли мы с ректором вместе в гимназии? Чтото мне кажется, как будто мы с ним были близкие приятели.

Доктор еще больше рассмеялся.

Адвокат хмурит брови и серьезно говорит:

— Во всяком случае мы будем держаться за него, пока не получим когонибудь другого. Если он стеснен в деньгах, то может жить здесь даром…

И ректор Оливер со своими мальчуганами остался еще на две, на три недели. Бык сейчас же был зарезан и превращен в снедь; консервы сменились деликатными ростбифами и бифштексами, и общее благоденствие возросло. Да, ректор чувствовал себя хорошо и пополнел; он лентяйничал.

Он читал французские книги фрекен д'Эспар и затем обсуждал с нею содержание их; для него было целым событием встреча с такой образованной женщиной; у себя в родном городе он совершенно лишен был подходящего общества.

Но Самоубийца скрежетал зубами.

Самоубийца прекрасно соображал, что ректора нельзя выгнать; дамы, выехавший из-за него из комнаты, уже не было на свете, и ректор никого больше не вытеснял. Но этим не прекращалась неприязнь Самоубийцы и его раздражение против этого человека, приехавшего сюда и потребовавшего комнату с печью. Кто за ним посылал? Какое основание к тому, чтобы носиться с ним? И аппетитище у этого школьного учителя! Самоубийца сказал своему приятелю Антону Моссу:

— Я все делаю, чтобы избегать этого человека, но от столкновения с ним я не уклонюсь.

И началось с того, что Самоубийца уселся в один прекрасный день в курительной комнате и стал ждать. Он ждет газет, которые должны принести из почтового отделения. Ну вот, газеты принесли. Тут между тем воцарилось правило, что ректор, как наиболее осведомленный и наиболее интересующийся читатель, первый получал газеты на просмотр; все гости находили это в порядке вещей, но это раздражало Самоубийцу. Когда подали газеты, он поспешил разбросать их по столу и перемешать с разными давно прочитанными старыми газетами; сам же уселся с английской газетой в руках, выписанной ради миледи. Все было готово.

Ректор пришел.

Между обоими мужчинами в один миг возникло неприязненное настроение. Не найдя новых газет, ректор принялся пересматривать номера и числа старых; он спросил Самоубийцу:

— Какой у вас номер?

Самоубийца, как будто ровно ничего не поняв, ответил:

— Какой номер? У меня никакого нет номера, у меня есть буквы, мое имя — Магнус.

Ректор продолжал разбираться в газетах, повторяя:

— Никогда не видал ничего подобного.

— Что такое? — спросил Самоубийца.

— Что такое? — возмущенно воскликнул ректор. — Зачем вы тут перепутали газеты?

На это Самоубийца задал следующий ошеломляющий вопрос:

— Вы об этом сами догадались?

Ректор промолчал. Может быть, ему пришло в голову, что он имеет дело с сумасшедшим. Он сел и стал просматривать газеты, которые ему удалось привести в порядок.

Но сумасшедший обнаруживал намерение не уходить отсюда.

Ректор просмотрел газеты два, три раза, но этому не было конца; сумасшедший продолжал крепко держать английскую газету, точно он догадался, что именно ее-то ректор и ждет. Да, потому, что это действительно было так: ректор Оливер интересовался иностранными газетами, это было его величайшее наслаждение, его пристрастие с юных лет.

— Не будете ли вы так любезны поменяться со мной газетами? — спросил он, доведенный до отчаяния.

Никакого ответа.

— Я вижу, что вы вовсе не читаете, вы не поворачиваете страниц.

Это было сказано ясно, но тоже не произвело на сумасшедшего никакого впечатления.

В комнату вошла фрекен д'Эспар и почтительно поздоровалась:

— С добрым утром, господин ректор.

Ректор тотчас же стал делать намеки относительно газет, — что они приведены в какой-то дикий беспорядок, что он не может в них разобраться.

Фрекен немедленно принялась наводить порядок; это заняло у нее всего несколько минут, все у нее кипело в руках, она все делала ловко. Затем она подошла от стола к Самоубийце и мягко, просительно сказала ему:

— Не уступите ли вы мне на минутку вашу газету? Чертова девица, ее так не любили дамы, но зато мужчины ценили ее приветливость и обходительность. Она стояла тут такая милая, подошла к Самоубийце ближе, нагнулась над ним.

— Но вы, может быть, не прочли еще ее? — спросила она.

— Нет, — отвечал он, подавая ей газету, — я не читаю. Я не могу этого прочесть.

Но тут ректор Оливер, получив газету, начал проявлять свое раздражение:

— Вы не можете этого прочесть? Вы, верно, не умеете читать поанглийски? Но зачем же вы так долго задерживали газету? Не понимаю!

— Если я скажу, что плохо вижу, и потому не мог прочесть газету, — отвечал Самоубийца, — то это будет неправда. Я прекрасно вижу, это мой приятель Антон Мосс, к сожалению, плохо видит.

— Что такое? — ошеломленно спросил ректор.

— Ничего. У него сыпь на лице, и это начало влиять на зрение.

Ректор отступился от него. Он бросил вопросительный взгляд на фрекен д'Эспар. Она сказала:

— Он знает по-английски.

— Нет, не знаю, — решительно отрезал тот.

Ректор и фрекен принялись читать. Но привычки ученого человека были нарушены, он был выбит из колеи и не мог подавить в себе раздражения:

— Подумайте, по-английски не знает! — сказал он, обращаясь к фрекен. — Он, верно, и никаких языков не знает. Мои мальчуганы уже довольно хорошо знают языки.