Последняя глава - [3]

— Ну, она все-таки окрутилась с ленсманским писарем…

— Кто?

— Кто? Не знаешь, что ли? Елена.

Даниэль не мог понять, — не верилось как-то, — Елена!

— Выкличка им была в последнее воскресенье.

— Елена? В это воскресенье? Правда?

— Он теперь к ленсману в секретари метит, а со временем будет и ленсманом.

Вот-то важной дамой станет Елена, я тебе доложу.

— Так и думал, что услышу какую-нибудь новость сегодня, — заставляет себя сказать Даниэль. — Дрозд кричал мне по дороге под ухо все время.

И он улыбается побелевшими губами.

Он отправился в Торахус с закупленными для своей экономки припасами и сразу же вернулся обратно на село. Недолго он был в пути. Что же ему собственно опять понадобилось внизу, на селе? Он сам не знал этого: он просто шел, бежал, останавливался на мгновенье и принимался бежать дальше. Что-то бессмысленное было в его действиях. «Позабыл, что ли, что?» — сказали они ему, когда он вернулся обратно. «Да», — отвечал он. Он повстречался с сыном соседа, пригласившим его составить ему компанию. У лавочника была каморка позади, они зашли туда и заказали выпивку. То был добрый приятель, — Гельмером звали его, — с которым он дружил по соседству в течение всего детства, — ровесник ему, молодой парень. Они просидели там некоторое время, подошел еще кое-кто, составилась небольшая компания, беседовавшая о всякой всячине; один рассказывал о том, что он переменит место после Юрьева дня, другой, что ему нужно отправить телятину своему брату, живущему в Христиании. Да, беседа вертелась на разных мелочах их скромной жизни.

Все они украдкой поглядывали на Даниэля. Они знали, что приключилось с ним. Известное ведь было дело, что он должен был взять за себя Елену, а теперь вот потерял ее. Бывает такое, такова уж жизнь. Они избегали упоминать ее имя, вместо этого они выказывали свое сочувствие тем, что учащеннее чокались с ним, приглашая выпить вместе, и заводили разговор об его сэтере, о Торахусе, из которого ведь он сделал целую усадьбу. Молодец он был парень в своем роде.

Сам Даниэль сидел молча и позволял обходиться с собою, словно с больным. Это внимание со стороны знакомых было ему очень приятно. Не без того было, пожалуй, что он немножко и представлялся и старался казаться больше повесившим голову, чем был на самом деле. За два свои путешествия на плоскогорье и обратно он уже успел поостыть от охватившей его было первоначально горячки, да к тому же начинала оказывать свое действие и выпивка, делая его развязнее. Наконец, не в состоянии сдерживаться более, он спросил:

— Был кто из вас в церкви в прошедшее воскресенье? Да, многие были. Почему это он спрашивает?

— Да, так, ни почему.

Трое крестин было, да одни похороны.

— Да, и было оглашение ленсманского писаря, — сказал кто-то наконец.

Другой хочет замять разговор, он обращается к Даниэлю:

— Слышал я, что у тебя пара коров есть в Торахусе. Лошадь-то будешь заводить?

Долгая пауза. Они начинают понемногу заговаривать о других вещах, наконец,

Даниэль отвечает:

— Буду ли я заводить лошадь? А на что мне она? На что мне весь Торахус теперь?

Он сидел в компании товарищей и ровесников на селе. Быть может, не следовало ему слишком-то уж представляться; эти молодые парни были простыми крестьянами, они желали ему всяческого добра, но они понять не могли, как это скорбь по зазнобе может обесценить сэтер, хутор на плоскогорьи. Он вскоре стал надоедать им со своим понурым видом, и Даниэлю пришлось, для сохранения достоинства, прихвастнуть немножко. К черту всю эту историю, конечно! Но пусть немного его поберегутся, кое-кому не мешает быть настороже.

— Да, — сказали с равнодушным видом парни, — за твое здоровье! — прибавили они и более уже не возвращались к этому предмету.

Затем, по одному, они ушли, когда стало делаться скучно, а тот, который должен был отправить с поездом телятину, пошел искать лавочника — помочь ему в этом деле. Даниэль и Гельмер остались одни со своими трубками.

— Гельмер, пойду-ка я, да подложу огоньку под один домик, — говорит Даниэль и, как ни в чем не бывало, продолжает курить.

Собеседник разинул рот от изумления.

— Э, нет, — отвечает он, наконец, улыбаясь и отрицательно покачивая головой.

— Сделаю так, увидишь, — говорит Даниэль. — Пусть погреется хорошенько.

— Нет, глупости все это!

Даниэль только кивнул головою. Товарищ нашелся и сказал:

— Да и до ленсмана далеко.

— То есть, как это?

— Ты должен же явиться к ленсману после того, как сделаешь это.

— Зачем это? — спрашивает заинтересованный Даниэль.

— Потому что иначе тебя схватят, посадят в тюрьму и приговорят к смерти.

— Пусть попробуют.

— Нет, опасно затевать такие штуки, когда живешь далеко от ленсмана, — заключает Гельмер. И чтобы разубедить собеседника еще более, он прибавляет:

— Да и к тому же, разве ты думаешь, что она стоит того? Ну, идем, что ли.

Они пошли вместе до перекрестка, затем распрощались.

— Слушай, Гельмер, — крикнул ему вслед Даниэль, — я сделаю это.

— А, глупость! — бросил через плечо Гельмер.

Затем один из них отправился домой, а другой пошел поджигать дом.

Он был на месте часам к девяти вечера и уселся на закраине участка — подождать, пока смеркнется. Погода была, как обычно случается раннею весною, свежая; к вечеру подморозило, но выпивка так разогрела Даниэля, что он не чувствовал холода. Из трубы дома, стоявшего перед ним, еще вился дымок, но на дворе не видно было ни души, все ужинали. Вид этого дома, знакомого окна в горнице, воспоминания, неперебродивший еще хмельной угар заставляли сердце Даниэля обливаться кровью. Он всхлипывал и с потерянным видом качал головой. Под конец он заснул.