Последняя галера - [2]

— Со сторожевых башен нас уже могут видеть, — заметил он. — Еще издали они узнают галеру Черного Магро, Но кто из них угадает, что из всего прекрасного флота, который под трубный звук и барабанный бой вышел из гавани месяц тому назад, остались мы одни?…

Патриций горько улыбнулся.

— Если бы не мысль о наших великих предках и о нашей возлюбленной родине, владычице вод, — сказал он, — мое сердце порадовалось бы беде, которая обрушилась на это тщеславное и слабое поколение. Ты всю жизнь провел на морях, Магро, и не знаешь, что происходит у нас на земле. Я же видел, как разрасталась злокачественная язва, которая ведет нас теперь к смерти. Я и другие приходили на рыночную площадь говорить с народом, но нас забрасывали грязью. Много раз я указывал на Рим и говорил: «Берегитесь людей, которые все добровольно носят оружие, из чувства долга и гордости! Как можете вы, скрывающиеся за спинами наемников, надеяться воспротивиться им?» Сотни раз я говорил им это.

— А они ничего не отвечали? — спросил его собеседник.

— Рим был далеко, и они не видели его, а потому он для них не существовал, — продолжал старик. — Одни думали о торговле, другие о выборах, третьи о выгодах от государства, но никто не видел, что наша страна, мать всего, шла к гибели. Так могут спорить пчелы о том, кому из них достанется воск, кому мед в то время, когда зажигается факел, который обратит в пепел и улей и все, что находится в нем. «Разве мы не владыки моря»? «Разве Ганнибал не был велик?» Вот что они кричали, живя прошлым и, как слепцы, не замечая будущего. Раньше заката солнца они будут рвать волосы и раздирать одежды; но разве это поможет нам теперь?

— Печальным утешением может служить мысль, — сказал Магро, — что Рим не удержит захваченного.

— Почему ты говоришь это? Мы идем вниз, Рим же стоит выше всего мира.

— На время, только на время, — серьезно ответил Магро. — Может быть, ты улыбнешься, когда я скажу тебе, почему я знаю это. В той части Оловянных островов, которая выдается в море, жила мудрая женщина-ведунья; я от нее слышал много прорицаний, и все они сбывались. Она ясно предсказала мне падение нашей родины и даже битву, после которой мы теперь возвращаемся. Много странного видел я у дикарей, живущих на западе острова Олова (Великобритании).

— Что же сказала она о Риме?

— Что он падет, падет, как мы, ослабленный своим богатством и своими партиями.

Гиско потер руки.

— Это делает наше падение менее горьким, — сказал он. — Но если мы уже пали, а Рим тоже погибнет, какая страна, в свою очередь, может надеяться сделаться владычицей вод?

— Об этом я тоже спросил ее, Магро, — и подарил ей мой тирский пояс с золотой застежкой в награду за ее ответ. Но, право, я слишком дорого заплатил ей за ее сказку, которая, конечно, должна оказаться ложью, хотя все остальное сбывалось. Она говорит, что в будущие дни ее страна, этот опоясанный туманом остров, где раскрашенные дикари едва умеют перебираться от мыса до мыса на рыбачьих челнах, поднимет трезубец, упавший из рук Карфагена и Рима!

Улыбка, порхавшая над острыми чертами патриция, внезапно замерла, его пальцы сжали руку собеседника. Тот окаменел; его шея вытянулась, его ястребиные глаза устремились к северному горизонту. Там, на прямой синей линии виднелись два перерыва — две низкие черные точки.

— Галеры! — прошептал Гиско.

Весь экипаж тоже заметил суда: все столпились к правому укрепленному борту, все протягивали руки, все говорили. На мгновение печаль поражения исчезла, и радостное жужжание перебегало от одной группы к другой при мысли, что они не одни, что еще кто-то спасся от великого уничтожения.

— Клянусь духом Ваала, — сказал черный Магро, — я не поверил бы, что кто-нибудь может вырваться из такого страшного кольца! Не молодой ли это Гамилькар на «Африке» или Бенава на Синем Сирийском корабле? Мы втроем еще можем составить эскадру и все-таки выступить против врага. Если мы задержим ход галеры, они догонят нас раньше, чем обогнем мол гавани!

Поврежденное судно пошло медленнее; два вновь появившиеся корабля стали скользить скорее. Всего в нескольких милях лежал зеленый мыс и белые дома, окаймлявшие большой африканский город. На материке уже вырисовывалась темная группа ожидающих горожан. Гиско и Магро все еще наблюдали прищуренными глазами за приближавшимися галерами; вдруг коричневый ливиец кормчий, сверкая зубами и с пылающим взглядом, ворвался на корму, протягивая свою длинную руку к северу.

— Римляне, — закричал он, — римляне!

На большое судно опустилось мертвенное молчание. Только плеск воды, да мерные удары весел нарушали тишину…

— Клянусь рогами алтаря божества, кажется, он прав! — вскрикнул старый Гиско. — Смотри, как они, точно соколы, налетают на нас. У них много людей и все весла.

— Простые нераскрашенные доски, — заметил Магро. — Смотри, как они блестят желтыми лучами там, где солнце ударяет в них…

— А ты видишь, что у них там за мачтой? Разве не проклятый перекидной мост, который они употребляют для высадок на неприятельские суда?

— Итак, им досадно, что ушла одна галера, — с горьким смехом сказал Магро. — По их мнению, ни одно судно не должно вернуться к старой матери моря! Прекрасно, лично я согласен. Я считаю, что лучше всего остановить весла и ждать их.