Последняя четверть эфира. Ос поминания, перетекающие в поэму - [24]

у, а везде полиция в городе. Подходит он к одной сержантше, спрашивает, в чем дело-то. Ему говорят, что премьер приезжает, в центр занятости. Он купил альбом, а все это происходило 1 марта, и маркер. Вырвал лист, написал «Пришла весна — проснулся медведь» и шел один по городу, митинговал, так сказать. Третий по счету полиционер его остановил, забрал и маркеры и альбом.

А еще он цыганок звал митинговать. Они стояли у рынка, стрельнули сигарет. Он разговорился, жаловался, что мигрень от дыма. Они и денег просили, он дал, добровольно. Ты посмотри на них, они все в тряпках каких-то, сто рублей просили на 8 детей, да боже мой — как таким не дать. А митинговать-таки не пошли.

11

Это история о том, как троллейбус номер 684 встретил троллейбус номер 824. Это не любовная история. Это история о любви. Они столкнулись внезапно, мартовским утром четверга. Что-то внутри 684-го замкнуло, когда он увидел ее. Ее рога и полиграфия, они увели его. На два метра вперед дальше положенного. Они пересекались ежедневно, он всегда следовал за ней, эти два километра, но они работали в разных районах. Он - в юго-западном. Она - в новоюжке. Если бы не конь в пальто, на которого засмотрелся его водитель, они едва бы стояли теперь вместе в ремонтном отделении, мигая друг дружке.

Я висел, облокотившись на поручень в северо-западной части забитого троллейбуса. Март тек по улицам, шли дожди, совсем непривычные для этого времени года, и я, выбрав самый экологичный транспорт из всех, размеренно путешествовал по дорогам города, осторожно поглядывая на девушек, вспоминая ту, которую встретил прошлым летом в таком же троллейбусе, после проливного ливня, которую не смог вытерпеть и от красоты который сбежал. Настроение было нестерпимо приподнятым, в наушниках звучали треки из еще не вышедшего альбома Parquet Courts⁴⁸, и я о чем-то мечтал.

Я вспоминал, как не мог забыть ее, как вспоминал эти глаза, которые горели с счастьем, ни капли не переживая о том, что какой-нибудь парень может в них затонуть, как капли стекали по мокрым волосам, укладывая их лучше, чем получилось бы перед зеркалом. И я вспоминал, как стоял рядом и напрасно пытался незаметно сделать набросок механическим карандашом, потому что стержни застряли в его устье. Каким-то невообразимым образом мне удалось вставить второй туда так, что он не вытолкнул прошлый, и теперь два дефектных осколка давили друг друга в этой западне. Развинтив карандаш, я попытался выгнать их оттуда наскоро найденным в чехле грифелем, но они не поддавались. Девушка смотрела на меня с азартом и не сходившей с лица улыбкой.

Я вспоминал все это и слушал Parquet Courts. Окна потели, народ клубился, и за остановку до дома я, выскочив из конца троллейбуса, вбежал в самый центр — здесь было свободнее, и перед самым лицом был холст стекла. Я бессознательно провел пару кривых и понял, что изобразил профиль мертвого Дали.

На следующий день троллейбусы столкнулись, я чудом оказался в полуметре от окна, осколки левой части которого усеяли заднюю часть салона. Народ в троллейбусе охал, ахал и поспешно выбирался на улицу. Я покинул троллейбус последним, поняв, что во мне чего-то недостает, осторожно выискивая в пальто стекольную пыль.

12

Подходил состав, настоящий советский паровоз, и я, дурачась, подставил сигарету в фокус так, чтобы казалось, что дым идет из нее — но пару секунд спустя она выскользнула из моих рук — так велика была отдача. Не выпади она в тот момент, я бы черкал что-то совершенно иное — подбирал бы не те слова и думал бы не те мысли.

В 10 минут первого ночи я зашел в первый вагон и побрел к месту 37, случайно выпавшему мне в кассе за пять часов до отправки. И хотя 37 — мое любимое число, и даже программисты наряду с музыкантами ценят его больше жизни и добавляют его куда ни попадя — как отсылки на свою неудачную любовь в разговорах с незнакомцами — в чем, однако никогда не признаются — и в этом нет ничего удивительного, потому что даже научные исследования показали, что число это чаще других называют, когда есть выбор выбрать любое из первой сотни — и приверженность к нему скорее отражает вселенский конформизм, нежели обособленность каких-то внутренних черт — и был момент, когда я отмечал про себя, что смотрю на часы всегда в 37 минут — но он давно прошел — и мне казалось тогда, что вселенная началась в 37 минут по нашему времени, и стоит сдвинуть времяисчисление на 37 минут назад.

В вагоне сосредоточилось от силы десять человек. Впереди галдела компания сорокалетних дебоширов, пара парней сзади в самом начале пути решила попытать удачи в продолжении состава (так и не вернувшись), и единственными возможными собеседниками, помимо харизматичного проводника, оставались девушки по другую сторону салона. Они обсуждали комфортные кресла, в которые никак не ожидали ввалиться за те небольшие деньги, что ушли на билеты, и концерт, с которого возвращались в, как я думал, Чебоксары.

Я достал из сумки «62. Модель для сборки» Кортасара, купленную в Одинцово, внушая себе, что прочту ее дальше первой (?) главы, про кровавый замок.