Последняя церковь (The Last Church) - [8]

Урии внезапно стало тяжело дышать: он вспомнил лицо воина, склонившегося, чтобы рассмотреть его поближе, как будто он был меньше чем насекомое.

— Я пьянствовал и развратничал по всему Талийскому полуострову, и вот однажды я оказался рядом с гарнизоном суперсолдат Императора, разместившимся в разрушенной крепости на утесе. Конечно же, из-за своей романтической, бунтарской натуры я не удержался и стал дразнить их. Сейчас я с дрожью думаю о чудовищной опасности, которой себя подверг. Я кричал на них, обзывал уродами и прислужниками кровожадного, деспотичного монстра, единственной целью которого было порабощение человечества в угоду собственному тщеславию. Я перефразировал высказывания Сейтона и Галлиема[4] — даже не представляю, как я смог вспомнить слова классиков, будучи настолько в подпитии. Мне казалось, что мои речи – верх разумности, но вот один из гигантов вышел из строя и приблизился ко мне. Как я уже говорил, я был в стельку пьян, и меня переполняло то чувство неуязвимости, которое присуще только пьяницам и дуракам. Воин был огромным, массивнее, чем человеку дозволено быть природой. Его мощное тело было облачено в тяжелую силовую броню, защищавшую грудь и руки и, как мне показалось, делавшую их до нелепого большими.

— В древности воины предпочитали сражаться один на один в рукопашном бою, а не пользоваться дальнобойным оружием, — пояснил Откровение. — В таких поединках решающей была как раз сила мускулов груди и рук.

— О, тогда понятно, — сказал Урия. — Итак, он подошел ко мне и поднял со стула, опрокинув мой кубок и приведя меня в ярость. Я колотил по его доспехам, в кровь сбил кулаки о нагрудник, но воин только смеялся надо мной. Я заорал, требуя, чтобы он отпустил меня, и он отпустил – сбросил меня с обрыва в море, предварительно велев заткнуться. Когда я поднялся обратно в деревню, они уже ушли, но во мне осталась ненависть, какой мне еще не доводилось испытывать. Глупо, я знаю, ведь я сам нарывался, и рано или поздно кто-то должен был поставить меня на место.

— И куда же ты отправился после Талии? — спросил Откровение.

— В разные места, — ответил Урия. — Многое уже забылось из тех лет, ведь тогда большую часть времени я был пьян. Я помню, что пересек на песчаном скиммере наполненную пылью впадину, в которую превратилось Средиземное море, затем путешествовал по бесплодной земле конклавов Нордафрики, которую Шанг Хал превратил в пустыню из пепла. Все поселения, что встречались на моем пути, почитали Императора, и потому я отправился дальше, на восток, чтобы увидеть обломки Урша и павшие бастионы Нартана Дума. Но даже в столь удаленных местах, по праву считавшихся самыми пустынными уголками мира, я все равно встречал тех, кто возносил хвалу Императору и его генетически модифицированным солдатам. Я не мог найти этому объяснения. Разве эти люди не видели, что на смену одному тирану пришел другой?

— Человечество шло к собственной гибели, — сказал Откровение, подавшись вперед в своем кресле. — Сколько раз мне еще повторять, что без Единения и Императора человеческий род вымер бы? Не могу поверить, что ты не можешь этого понять.

— Нет, я все прекрасно понимаю, но тогда я был молод и полон юношеского пыла, для которого любая форма контроля является угнетением. Хотя старшему поколению это не нравится, задача молодых — расширять границы, все подвергать сомнению и устанавливать собственные правила. Я ничем не отличался от прочих юнцов; возможно, лишь кое в чем…

— Итак, ты объехал весь мир и нигде не нашел земли, которая бы не присягнула на верность Императору… Куда же ты отправился потом?

Прежде чем продолжить, Урия вновь наполнил свой бокал.

— На какое-то время я вернулся домой, привезя семье подарки, по большей части украденные во время путешествия; затем я снова отправился в путь, решив на этот раз стать наемником, а не туристом. До меня дошли слухи о том, что в землях франков неспокойно, и я подумал, что там смогу снискать себе славу. До Единения франки были строптивым народом и не жаловали чужаков, даже если те прикрывались благими намерениями. Оказавшись на континенте, я услышал о Авулеке Д’агроссе и битве при Авельруа и сразу же направился в тот город.

— Авельруа, — сказал Откровение, качая головой. — Город, отравленный злобой безумца, чьи посредственные способности не соответствовали амбициям.

— Теперь я это понимаю, но тогда я узнал лишь, что Авулека несправедливо обвинили в жестоком убийстве женщины, которую Император назначил править его землей. Его уже готовились расстрелять, но его братья и друзья атаковали части армии, которые должны были привести приговор в исполнение. Солдат разорвали на куски, но в бою погибли и некоторые горожане. Среди павших оказался сын местного судьи, и настроение в городе стало совсем скверным. Несмотря на все свои недостатки — а их у него было немало, — Авулек был наделен редким ораторским даром, и он умело раздул пламя народного негодования, направив его против власти Императора. Не прошло и часа, как отряды в спешке сформированного народного ополчения взяли штурмом армейские казармы и перебили всех находившихся там солдат.