Последняя бригада - [53]

— А что в Шеневе? — спросил Шарль-Арман.

— Они попали в окружение, а больше ничего не известно.

— У вас еще есть боеприпасы?

Тот показал наполовину заполненную сумку с обоймами.

— Отлично. Отдайте мне автомат.

Ламбрей взял оружие и насадил его на специальный стержень впереди коляски.

Догадавшись о его намерениях, сенмаксенец сказал:

— Вам не прорваться, старина.

— Надо прорваться! — ответил Шарль-Арман. — Садитесь и держитесь как можете!

Он хорошо знал свою бригаду: они с места не сдвинутся без приказа.

«Сен-Тьерри держался бы до последнего», — подумал он.

Никто не заставлял сенмаксенца отдавать оружие, никто силой не сажал его в коляску мотоцикла. Но он повиновался. Ему в голову не пришло, что можно поступить как-то по-другому. Гийаде с беспокойством покосился на лишний груз.

— Давай гони! — сказал Шарль-Арман. — Шпарь наудачу!

И Гийаде тронул с места. Перегруженный мотоцикл вильнул вправо, и водитель от напряжения сжал челюсти.

«Если мотоцикл переворачивается, больше всего достается пассажиру», — отметил про себя Шарль-Арман.

— Нам не прорваться, — повторил позади него сенмаксенец.

Вдруг в лесу показались люди в серо-зеленой форме. Шарль-Арман молниеносно прицелился и выпустил по лесу длинную очередь. Ему ответила такая же очередь, и люди в форме побежали по полю, прижимаясь к земле.

«Как же так?» — спрашивал себя Шарль-Арман, вхолостую нажимая на гашетку. Он разрядил целую обойму.

И мотоцикл снова покатил среди лугов.

—   Вот видите! — крикнул Шарль-Арман.

—   Дайте-ка мне карабин! — попросил сержант, протянув взамен свою палку.

Первый же поворот дороги контролировали немцы. Они услышали шум мотора и поджидали мотоцикл, но тот пробился огнем, оставив двоих врагов лежать на дороге.

— Браво! — крикнул Ленуар, воодушевленный этой опасной игрой. Он стрелял сбоку, с одной руки.

Но как только местность вокруг снова стала мирной, мотоцикл остановился. Гийаде получил пулю в икру, и по гетре начало растекаться красное пятно. Но он не кричал, а крепко сжал зубы. Ламбрей помог другу выбраться из-за руля, пересадил его в коляску и занял его место. Машина снова тронулась.

—   Поворачивайте сразу налево, уверяю вас, так будет лучше, — крикнул сенмаксенец.

—   Да, наверное, вы правы, — одобрил Ленуар.

По мере того как руки Шарля-Армана ощущали каждую выбоину на дороге, как его тело вписывалось в каждый поворот, а ноги сжимали бока мотоцикла, он все больше укреплялся в своем решении. Вопросы трусости и смелости его больше не волновали. Он был точно игрок к концу ночи, который настолько вымотан нервным напряжением, что уже не в состоянии отличить реальную возможность от безумной идеи.

Шарль-Арман сделал Гийаде знак перезарядить обойму.

— Держись, мы уже близко!

Трое других, напрягшись кто от страха, кто от боли, кто от неудобной позы, молчали в ожидании близкого мартингаля. [19]

Шарль-Арман вовсе не лишился рассудка, сказав: «Мы уже близко». Он имел в виду бригаду Луана, которая находилась всего в нескольких сотнях метров, на ферме Бодри.

Сейчас там было спасение, и, оказавшись на гребне холма, возвышавшегося над Бодри, Шарль-Арман прибавил газу. Внизу они увидели строения по обеим сторонам дороги и воздвигнутую курсантами баррикаду, но никакого движения на ней не наблюдалось.

Шарль-Арман еще издали стал махать руками, чтобы им открыли шлагбаум. Он уже начал потихоньку сбавлять скорость, как вдруг крикнул:

— Огонь!

Слишком поздно. Неприятель занял Бодри и первым открыл огонь с большого расстояния. Шарль-Арман понял, что надо разворачиваться, но на большой скорости, на спуске, да еще при перегруженном мотоцикле это было невозможно. Тогда, увидев, что шлагбаум открыт, он, отчаянно моля Бога, нажал на акселератор.

Сенмаксенец взял револьвер, и на мотоцикле начали отстреливаться с трех сторон сразу. В рядах противника возникло секундное замешательство, и немцы отпрыгнули в сторону, чтобы машина их не смяла. Ленуар и Гийаде зажмурились, уверенные, что мотоцикл сейчас врежется в баррикаду из телег и тачек, а пехотинец пригнулся.

В последний момент Шарль-Арман притормозил. Он не видел перед собой ничего, кроме узкого проезда, и снес на ходу шлагбаум; кругом свистели пули.

— Прорвались! — заорал он.

Он не услышал, как сзади упало тело пехотинца. В этот момент лопнула покрышка, руль выбило из рук, и Шарля-Армана выбросило в траншею.

Какое-то время он ничего не воспринимал, но, когда смог приподняться и сесть, голова гудела, а перед глазами все плыло. Ему казалось, что он потерял память, но никак не удавалось понять, ранен он или нет. В нескольких метрах, нависая над траншеей, вверх колесами лежал мотоцикл, а под ним — два тела. Гийаде еле шевелился, глаза его были закрыты, он держался за грудь, как человек, у которого сломаны ребра…

«Если мотоцикл переворачивается, больше всего достается пассажиру… Это верно, но за рулем-то был я…» — сказал себе Шарль-Арман.

Он нащупал в траве вылетевший из кобуры пистолет и протянул руку, но на пистолет тут же наступил тупой носок черного сапога. Шарль-Арман увидел, как четверо немцев окружили его, наставив на него автоматы.

Он сделал над собой усилие, чтобы выпрямиться и отправиться в плен с достоинством. Глаза словно запотели, их заволокло легкой дымкой, отчасти от шока, отчасти от морального унижения.