Последний выстрел. Встречи в Буране - [53]

Часто приходил к нему Кухарев. За последние дни Иван Фомич как-то осунулся, постарел, часто кашлял.

— Вы бы обратились к Борису Николаевичу. Может быть, у вас что-нибудь с легкими,: — советовал ему Дмитрий.

— Что обращаться, известное дело — простыл малость. Загнал нас немец тогда в самое болото. Хоть мороз-то крепкий, а искупались мы, вот и простыл.

Заглядывал в лазаретную землянку и Борисенко. Только воротились они тогда из «красногорской эпопеи» и в ту же ночь сержант повел свою группу в Красную Горку жечь машины.

— Крепенько отомстили мы фрицам за Травушкина, — говорил он.

А сегодня вечером забежал в землянку чем-то взвинченный Сеня Филин и с порога закричал:

— Вставай, Гусаров!

— Ты чего расшумелся? — напустилась на него Софья Панкратовна. — Или забыл, куда пришел?

— Тетя Соня, событие! — все тем же возбужденным голосом восклицал он. — Немцы разгромлены под Москвой! Понимаете? Разгромлены!

— Батюшки, вот радость-то! — Софья Панкратовна со слезами на глазах бросилась обнимать Сеню Филина.

— Гитлер хотел устроить парад на Красной площади. Дудки! Шуганули их от Москвы, — возбужденно продолжал Сеня, потом подсел к Дмитрию. — Вставай, Гусаров, принес я тебе бумагу и текст сводки. Сообрази листовку, да чтобы с рисунками Красной площади, Мавзолея, Кремлевской стены. Сумеешь?

— Сумею, — откликнулся Дмитрий. Он махнул рукой на прописанный постельный режим. Бодро насвистывая «Москву майскую», при свете двух коптилок он почти всю ночь напролет трудился над листовками и жалел, очень жалел о том, что сам не сможет разносить их по селам.

«Вот вам, вот вам», — бурно злорадствовал Дмитрий, с удовольствием выводя на листовках цифры — тысячи убитых фашистов, тысячи захваченных в плен, тысячи уничтоженных и захваченных пушек, минометов, пулеметов, сотни освобожденных сел и городов... Вот и началось то, о чем он мечтал когда-то, вот и обозначился тот рубеж, откуда в панике бегут завоеватели.

Рано утром за листовками прибежал Сеня Филин. Он пообещал принести еще более радостные вести, похвалил художника за то, что листовки получились хорошими, красочными, и умчался.

Днем Дмитрий спал. И снилась ему весна, Красная площадь, которую не доводилось ему видеть наяву, снилась Подлиповка... Но странно — почему Подлиповка переименована в Красную Горку? И почему на подлиповской улице стоит Кремлевская стена? А к той стене идет дед Минай с лестницей...

— Митя, — позвал кто-то.

Дмитрий чуть приоткрыл глаза и сквозь веки увидел Полину. Сердце быстро-быстро забилось в груди, ему хотелось вскочить... А почему он должен радоваться, вскакивать? Ведь он забыл Полину, сжег ее портрет...

— Митя, ты ранен? — Она присела к нему на топчан, дотронулась рукой до лба. — Температура у тебя нормальная...

Дмитрий смотрел ей в лицо, видел черные бархатистые глаза, губы, смуглые, порозовевшие от мороза щеки, ее улыбку.

— Как ты пришла сюда?

— Вызвал Терентий Прокофьевич.

— Вызвал? Тебя?

— Я принесла тебе альбом для рисования, краски и цветные карандаши. Твои листовки очень любят, и многие не верят, что их пишут у партизан, говорят, из Москвы на самолетах привозят...

— Ты знаешь о листовках? — удивился Дмитрий.

Полина рассмеялась.

— Митя, Митенька, знаю, конечно же, знаю... Я в тот же день узнала, как вы мчались через Красную Горку и устроили там переполох... А вот о твоем ранении узнала только на следующий день, но сразу прийти не смогла, — как бы извинилась она. — Мне Борис Николаевич сказал: ничего опасного, а я все-таки волновалась...

— Прости, Полинка, я очень виноват перед тобой, — шепотом сказал Дмитрий.

— Виноват? В чем? Ты сочиняешь, Митя.

— Я плохо подумал о тебе, когда увидел тебя с Бубликом.

Полина погасила на лице улыбку и без обиды, без удивления ответила:

— Обо мне многие думают плохо... Да и как не думать, если я с полицаем дружу, с самим заместителем начальника полиции... Бублик ведь пошел на повышение, в Криничном он теперь — шишка... Бублик уверен, что станет первым человеком в крае.

Это было похоже на Кузьму Бублика. Дмитрий еще в студенческие годы видел, что Бублик старается все время быть на глазах у начальства и сам рвется к начальничьему креслу и вот, кажется, дорвался, получил это кресло из рук захватчиков.

— Уничтожить Бублика надо, раздавить, как гадину, — гневно проговорил Дмитрий.

— Придет время — уничтожим.

— Не понимаю, чего ждать?

Полина улыбнулась, провела теплой рукой по его щеке.

— Ну его, не будем говорить о Бублике!

Может же судьба одарить человека таким чудесным, таким счастливым днем, какой выпал на долю Дмитрия Гусарова! И нога-то меньше болеть стала — хоть пляши! Сплясать на одной ноге, право слово, не мудрено, а вот проводить Полину, пройти с ней по сказочному зимнему лесу Дмитрий не мог: мешала рана.

Полина отправилась в Подлиповку одна. Нет, нет, ей не страшно, она смелая...

Рубахин смастерил костыли, и на этих костылях Дмитрий выходил на минутку из лазаретной землянки подышать свежим воздухом. Морозный, какой-то звонкий воздух, пронизанный поблескивающими иглами снежинок, забивал дыхание. Зима стояла суровая, многоснежная. На партизанской базе все кругом засыпано, завалено снегом. Даже самое высокое строение — штабной домик — и тот до самой крыши охвачен сугробом, и к нему в сугробе пробита глубокая траншея.