Последний выстрел. Встречи в Буране - [31]

От Криничного до лесника путь не близкий, и у Бычка было достаточно времени, чтобы подумать, поразмыслить. Все-таки правильно он сделал, что не подался в эвакуацию. Что ему делать на чужой стороне? В своем доме оно поспособней жить, в своем доме и стены помогают. Не растерялся он, когда в Криничном не разбери господи что творилось: склады были открыты, товары не знаешь, куда везти... Тихон Бычок вовремя догадался, куда девать богатство — и хлебушком запасся, и крупой, и консервами, и ящики со сливочным маслом удобно приютились в прохладном его погребе. Да если все это с умом реализовать — с деньгой будешь, и с какой деньгой!

Чего-то испугавшись, лошадь метнулась в сторону, и Тихон Бычок ударился ногой о колесо. Заныла, заболела раненая нога. Он тоже был ранен... Правда, не на войне — вырвалась из рук одна штуковина и бухнула под ногами, кость перешибла. Любил он изобретать эти самые штуковины. Заберется, бывало, подальше от Криничного, бросит штучку в облюбованную заводь, шарахнет она, и с рыбой он... Другие с удочками сидят, переметы ставят — попадется или не попадется рыбешка на крючок? А у него всегда клев, не жалей только взрывчатку... Подрывному делу научился Тихон Бычок в армии на действительной службе, его даже хотели тогда в инженерное училище направить. «Талант у тебя к подрывному делу, товарищ Бычок, изобретательская мысль работает», — говорил ему командир. Но в училище его не приняли бы: грамоты мало, три класса сельской школы, вот и все образование...

— Не подвезешь ли, хозяин? — раздался голос.

Тихон Бычок поднял голову и обомлел: на дороге, что пробегала мимо перелеска, стоял Романов, председатель райисполкома! В бобриковом пиджаке, в яловых сапогах и мерлушковой шапке, он был все такой же — высокий, крепкий, с добродушным улыбчивым лицом.

— Ды как же, ды как же, Терентий Прокофьевич, ты на виду, — испуганно залопотал Бычок.

— Положим, не всегда на виду, — заулыбался Романов, — иногда временно и прятаться приходится. — Он вскочил на телегу, устроился поудобней рядом с Тихоном Бычком и поинтересовался:

— Далеко ли путь держишь?

— Друга-приятеля проведать.

— Хорошее дело друзей не забывать в такое время.

— Ды как же понимать, Терентий Прокофьевич, ты, говорили, уехал? — осторожно сказал Бычок.

— Как видишь — не уехал. Хотел, да не отпустили...

— Не отпустили? — удивился Бычок. — Ды кто же не отпустил-то?

— У меня один хозяин и начальник один — избиратели, они-то и не отпустили, наказали в районе оставаться.

— Чудно говоришь! Ды что же делать в районе, коли немцы кругом!

— Так-таки и «кругом», — улыбнулся Романов. — Мы вот едем с тобой и не видим их. — Романов помолчал немного, потом задумчиво добавил: — Ты вот говоришь — немцы. Значит, прогнать надо, чтобы не было их.

— Прогнать такую силищу? — Бычок с сомнением покачал головой. — Сила есть сила, против нее не попрешь. Гитлер, говорят, окружил Москву, Ленинград захватил...

— Кто говорит? Сам же Гитлер и говорит. Для нас не авторитет его болтовня.

Тихон Бычок с легкой усмешечкой поглядывал на Романова: пой, ласточка, пой, ты говорил когда-то, что у Гитлера кишка тонка, не бывать фашистам в Криничанском районе, а они пришли, выперли тебя из кабинета, заставили, как волка, по лесам шастать. Бывало, на машине разъезжал по району, а теперь и телеге рад...

— Слышал я, магазинчик ты задумал открыть, Егорыч, — как бы между прочим проговорил Романов.

Тихон Бычок скосил глаза на собеседника, недоумевая, откуда тому все известно? Отпираться он не стал и ответил уклончиво:

— Жить как-то надо.

— Верно, верно, жить надо... А торговать чем будешь?

— Для торговли найдется всякий шурум-бурум...

— Ну, ну, торгуй на здоровье. Только, Егорыч, попросить я тебя хотел. Ты там со склада кое-что припрятал. Правильно сделал. Побереги народное добро... Если кому что понадобится, без моего разрешения не выдавай, в случае чего, я черкну тебе записочку. И учет веди.

Эти слова ошеломили Тихона Бычка. Он думал, что никто не догадывается, никому неведомо о спрятанном. Оказывается, Романов знает! Но все-таки он угрюмо проговорил, не глядя на председателя:

— А ежели, к примеру, я знать ничего не знаю, прятать ничего не прятал. Тогда как?

— Обыск придется делать, — тихо ответил Романов.

— Обыск? — Тихон Бычок рассмеялся. Смех у него был боязливый, вымученный. — Кто же обыскивать будет, ежели ты, опять же, к примеру, носа не покажешь в Криничное. Я так думаю, что кончилась твоя власть и не указ ты мне! — выпалил он.

— Мы с тобой люди взрослые, — не повышая голоса, отвечал ему Романов, — и давай говорить по-взрослому. Ты прав: моя власть, может быть, и кончилась. Плохим я был руководителем, руку тебе подавал и не догадывался, чем ты дышишь. Ошибся. За ошибки наказывают. Но запомни, Тихон Бычок, власть была не у меня, власть была и остается у народа. Эта власть крепка и никогда не кончится. Не ошибись, гражданин Бычок. Немцы побудут, побудут и пятки покажут, а тебе здесь оставаться, на своей земле. Не споткнись, шагая по этой земле. Стой! Спасибо, что подвез. — Романов легко спрыгнул с телеги и сказал на прощание: — Мое дело предупредить, а дальше сам думай. Не обессудь и не обижайся, если мы, часом, будем слишком суровы к тебе. Время такое, что мягкостью много не сделаешь. Бывай здоров, Бычок!