Последний выстрел. Встречи в Буране - [10]

Так же мирно дымила кухня, и повар медпункта Михеич — толстенький лысый человек в белом халате, белом колпаке был похож на мирного повара. Из обыкновенных армейских продуктов он умудрялся стряпать такие блюда, что медики только ахали:

— Вот что значит мастер ресторанного класса!

На ПМП Дмитрий успел со всеми познакомиться. Люди здесь были дружные, веселые, несомненно храбрые. Он восхищенно поглядывал на фельдшера Белкина, у которого на груди сияла новенькая медаль «За отвагу». Дмитрий уже знал, за что был награжден фельдшер. Однажды тот сопровождал обоз раненых и наткнулся на немецких парашютистов. Фельдшер не растерялся и застрочил из автомата, не подпуская десантников к раненым. Подоспевший на помощь отряд красноармейцев перестрелял парашютистов.

Постепенно Дмитрий ко всему привык и уж не прислушивался к отдаленному громыханию франта. Оно стало таким же обычным, как птичий гомон по утрам, как дымок походной кухни.

В полукилометре от рощицы проходила дорога. Каждый день Дмитрий видел, как по ней тянулись войска — колонны запыленных, усталых бойцов, вереницы бричек, трактора с пушками, танки. И ему казалось просто невероятным, что где-то впереди может оказаться такая сила, которая устоит перед этими колоннами, перед пушками, перед танками. Да нет же такой силы!

Все знающий Костя Черныш, уже побывавший с саперами на передовой, говорил, что фашисты готовятся к наступлению, подтягивают войска и технику.

— Ну и что? Видишь? Мы тоже подтягиваем, мы тоже готовимся! Разобьем, уничтожим, прогоним! — воинственно заявлял Дмитрий, но приятель почему-то не разделял его настроения.

Все чаще и чаще дежурный по медпункту кричал:

— Воздух!

Дмитрий бежал в щель, вырытую тут же, рядом с палаткой. Это был приказ старшего врача — личному составу ПМП во время воздушных налетов укрываться в щелях и ровиках, и Дмитрий выполнял приказ...

5

Однажды рано утром, когда под шорох листвы да под птичий гомон полковые медики досматривали последние кадры снов, когда часовой, млея от сладкой дремоты, ожидал смену, — все кругом неожиданно загрохотало. Хотя этого ждали, об этом только и говорили, ведь полк занял запасную линию обороны, и все-таки где-то в глубине души теплилась надежда, что эта запасная линия и в самом деле окажется запасной, что немцы сюда не прорвутся.

Старший врач вскочил на коня и помчался в штаб полка, чтобы выяснить обстановку. Обстановка и без того была ясной: немцам удалось прорваться, полк вступил в бой.

Где-то совсем рядом ухало, гремело, стонало. Дмитрий кинулся в знакомую щель. Он упал вниз лицом, прижался к чуть пахнувшей прелью земле и сразу почувствовал, что земля под ним вздрагивает, как живая.

— Гусаров, где ты! — кричал фельдшер Белкин. — Раненые поступают!

Дмитрий с трудом заставил себя вылезти из спасительной щели. В лицо ему пахнуло горячим, дымным ветром.

В большой палатке стонали раненые. Только вчера прибывший новый врач — молоденький чернобровый выпускник — терялся, не знал, что делать, кого первым перевязывать. Ему помогал Белкин.

— Гусаров, сбегай на кухню, принеси чаю, — распорядился фельдшер.

Дмитрий выскочил из палатки, и в это время где-то совсем рядом громыхнул взрыв. Дмитрий бросился наземь, зашиб коленку, потом вскочил и метнулся к кухне.

— Ты что, Гусаров, пригибаешься? — спросил кто-то.

Дмитрий поднял голову и увидел старшего врача.

— Прямо ходи, Гусаров, — улыбнулся врач.

Дмитрий удивился — разве он пригибается? Оказывается, да, пригибается. Ему было страшно, и этот страх давил, заставлял падать. Дмитрию чудилось порой, будто все стволы немецких орудий направлены только на него одного. Поэтому-то он был несказанно удивлен и ошарашен, когда увидел повара Михеича. Тот как ни в чем не бывало жарил на сковородке лук и даже насвистывал что-то, кажется, песенку из фильма «Веселые ребята».

— Ну и шпарит же, окаянный, — заговорил Михеич, кивая головою в сторону передовой. — Помню, вот так же было под Ольховкой...

— Михеич, а вам разве не страшно? — спросил, заикаясь, Дмитрий.

Повар подхватил сковородку, подул на нее.

— Эх, сынок, сынок, — отвечал он, — всем страшно, это только дураку море по колено, а у нормального человека все в норме: и страшно ему, и боязно... Да ведь куда денешься? Войны без этого не бывает. Ты, сынок, бодрись, не давай страху овладеть собой. Самое что ни на есть плохое дело, ежели страх на шею сядет. Тогда пиши — пропало...

Раненые, раненые... Их везли на санитарных двуколках, несли на носилках или плащ-палатках, многие ковыляли сами. Дмитрий почему-то подумал о друзьях-студентах, которые там, в пекле боя. А вдруг кого-то из них принесут или привезут раненым? Ему, Дмитрию, станет неловко и стыдно от того, что он живой и невредимый, а товарищ уже лежит в окровавленных бинтах. Но раненых студентов он пока не встречал и ничего не слышал о них.

— Гусаров, бинты!

— Гусаров, носилки!

— Гусаров, шприцы!

Странное дело. Когда он тащил в палатку мешок с бинтами или накачивал примус, он забывал на какое-то мгновение о прилипчивом страхе и даже переставал слышать гул и грохот. Но стоило только остановиться, на какое-то время остаться без дела, он опять все слышал, ему опять хотелось кинуться к щели...