Последний вервольф - [42]
Не поймите меня неправильно: я вовсе не испытывал вины — лишь пустую нишу там, где ей полагалось быть. Объединившись с чувством, что мне вообще давно пора на тот свет, эта мысль придавила меня, как труп, вывалившийся из шкафа.
Не знаю, сколько времени я пролежал вот так, обездвиженный, с закрытыми глазами. Абсолютное отвращение к себе дает иллюзию покоя.
Жаклин вернулась на рассвете в компании вчерашнего скинхеда с ребяческим выражением лица. На обоих были резиновые сапоги и халаты наподобие тех, что носят хирурги. Вместе они раскатали по полу длинный отрез пластика — так, чтобы получилась дорожка до клетки. Из угла трюма тянулся шланг. Я понял, что сейчас мне придется насладиться сценой убийства в эпоху компьютерных технологий.
Останки жертвы лежали в контейнере. Наполовину съеденный остов плавал в супе из холодной крови. Волчьи мышцы все еще перекатывались под кожей, словно крысы в мешке. Ногти мучительно болели — как и всегда после расставания с призрачным близнецом.
— Это теплая вода, — пояснила Жаклин. — Ты не против? Мне хотелось бы помочь, если ты не возражаешь.
Я сидел (понятное дело, обнаженный) в углу клетки в профиль к моим тюремщикам: спина упирается в прутья, колени выпрямлены, на лице с выражением пресыщения — следы крови. Мое брюхо было набито до предела, даже человеческие руки и ноги шевелились с трудом. Когда я пытался двинуться, призрачный волк принимался за свои трюки: размеры морды не соответствовали лицу, длинные мохнатые ноги не желали приспосабливаться к новому весу. Скинхед направил пистолет прямо мне в живот, но тут же опустил по приказу хозяйки.
— Вот, — Жаклин протянула мне плоскую бутылочку. — Это просто моющее средство с дезинфицирующим эффектом. Ты не против, если он подержит шланг?
— Правила приличия? Впервые слышу, — мрачно пошутил я. Первые после превращения слова отозвались болью в горле. — Впрочем, тебе идет роль надзирателя. Продолжай в том же духе.
— Мне так жаль, — сказала она. — Поверь. Обещаю, это последнее неудобство, которое ты испытываешь в качестве моего гостя. Прости, пожалуйста.
Я уже говорил: абсолютное отвращение к себе дает иллюзию покоя. И слава богу, потому что последующее унижение уже ничего не могло к нему добавить. Стоя перед Жаклин посреди клетки и моясь, я недолго предавался размышлениям о постигшем меня бесчестье. Вскоре я уже искренне наслаждался душистым мылом и тщательно отрегулированной температурой воды. Включите музыку, подумалось мне, и я смогу сниматься в рекламе шампуня.
Я вытерся белым полотенцем такой мягкости, что изготовить его должны были как минимум на небесах. Плоть ничего не могла поделать. Плоть только подавала рапорты об ощущениях. Когда закончил, я чувствовал усталость, радость и необъяснимое удовлетворение от своего падения, которое с каждой секундой становилось все глубже.
— Пули из чистого серебра, — сказала Жаклин. — Это не угроза. Я просто предупреждаю, что если ты решишь на меня наброситься, когда я открою дверь, то умрешь в ту же секунду. Я тебя не виню. Должно быть, ты в ярости. Но снаружи ждет вертолет, который через полчаса доставит нас ко мне домой. Опять-таки, я обещаю, что тебя ждет только роскошь, отдых и приятная беседа. Если хочешь, я могу распорядиться, чтобы тебя доставили в любое место по твоему выбору, и я никогда больше не доставлю тебе хлопот. Но я очень надеюсь, что ты все же согласишься меня выслушать. Теперь я могу открыть дверь?
Конечно, достойнее всего было бы отказаться. Воспользоваться ее обещанием и попросить отвезти меня в ближайший аэропорт. Гребаная беседа. Но я был опустошен, а мысль о том, чтобы доверить свою шкуру чьим-то заботливым рукам, вызывала чувства, граничащие со сладострастием.
— Надеюсь, там меня ждет полный бар?
— Три полных бара.
— Тогда открывай.
Когда мы оказались лицом к лицу на пластиковой дорожке, она протянула мне руку. Я испытал искушение отгрызть ей палец (во мне все-таки оставалось еще слишком много волчьего), но ограничился мягким рукопожатием.
— Теперь можно расслабиться, — сказала она. — Я так рада нашей встрече.
Я последовал за ней к двери трюма. Горгулья с пистолетом даже не пошевелилась.
— Секунду, пожалуйста, — попросила она и начала медленно раздеваться. Сняв резиновые сапоги и медицинский халат, она бросила их скинхеду, который в свою очередь затолкал их в бочку. На ней не было нижнего белья. Только стройное тело, тонкое белое мясо на клетке ребер, груди, похожие на маленькие воздушные шарики, плоский живот с глубоко вдавленным пупком и гладко выбритый лобок.
— Может, для начала — хотя бы пара свиданий? — предложил я.
Она позволила себе тихий смешок. До двери трюма оставался шаг. В коридоре за ней я увидел маленький стол. На нем была разложена моя одежда (включая шерстяную шапку Харли) — постиранная, высушенная и отглаженная. Вешалка с кашемировым платьем цвета пшеницы — для нее. Бюстгальтер и трусики совершенно негуманной конструкции, чулки и шпильки в стиле «роковая женщина». Мы одевались лицом друг к другу, прекрасно сознавая иронию этой интимности. Я запустил руку в карман пальто, чтобы проверить, на месте ли дневник. Он был там — вместе с документами и бумажником. У меня даже не возникло сомнений, прочитала ли она его.
