Последний вервольф - [15]

— Можно войти?

— Нельзя.

Он закатил глаза и начал было «Джейк, перестань…» — а потом с хирургической точностью врезал мне между ног.

Я был прекрасным бойцом — когда-то. Меня считали опасным. Я знал каратэ, кунг-фу, джиу-джитсу, умел отправить противника на тот свет йельским приемом. Но если тебе десятилетиями приходится держать себя в руках, чтобы не вызвать подозрений Охоты, несложно потерять форму. Так что я сделал то, что на моем месте сделал бы любой мужчина: втянул воздух сквозь зубы, подождал, пока перед глазами рассеется туман, упал на колени, а потом, скорчившись, завалился на бок — и все это в полной уверенности, что прошедшая ночь была последней в моей жизни. Эллис переступил через меня (перед взглядом мелькнули мокрые байкерские ботинки, и меня обдало вонью с улицы) и закрыл дверь. Из душа донеслось чихание Мадлин. Не обратив на него никакого внимания, Эллис присел на край кровати.

— Джейк, — сказал он. — Ты должен кое-что узнать. Ты догадываешься, что я хочу сказать?

Я не догадывался, но от меня и не требовалось ответа. От меня требовалось только лежать, скорчившись, на полу, и судорожно глотать воздух.

— А сказать я хочу вот что: ты последний. На тебя брошены все силы. Больше никого не осталось. Все это шоу — ради тебя одного.

Я закрыл глаза. Не помогло. Снова открыл. Все, что мне было нужно, — один глубокий вдох, но легкие казались обожженными. Эллис сидел, раздвинув колени и положив локти на бедра. В окне у него за спиной висела сизая туча. Сыплющийся из нее снег казался пеплом. История связывает с падающим снегом все новые ассоциации: ленты серпантина, нацистские крематории, финал «Кубка мира», трагедию 11 сентября.

— Ты знал об этом? — спросил Эллис.

Я очень осторожно покачал головой. Он облегченно вздохнул — ну конечно, если бы я знал, у меня наверняка не получилось бы это скрыть, а это значило бы, что в ВОКСе утечка информации. Он покрутил головой, чтобы снять напряжение, сделал пару глубоких вздохов и выпрямился, глядя прямо на меня.

— Я кажусь тебе злобным ублюдком, — сказал он. — Здесь даже в воздухе что-то такое витает. Наверное, мне сейчас полагается на тебя помочиться или что-нибудь в этом духе.

Его длинные ловкие пальцы обладали той отталкивающей подвижностью, которую иногда можно заметить у виртуозных гитаристов.

— Не беспокойся, я не собираюсь ничего такого делать. Просто хочу на тебя посмотреть, прежде чем мы… Ну, закончим это. Последнее «ура», знаешь, — он выглянул в окно и пробормотал: — Господи, ну и погодка.

Несколько секунд мы молча наблюдали за кружащимися снежными хлопьями. Потом Эллис повернулся ко мне.

— Сказать по правде, — произнес он, — ситуация неоднозначная. Теперь все неоднозначно. Ни то, ни се. Не мораль, а каша. Нет, все более-менее нормально, все идет своим чередом… Вспомни того парня… как его… Фрицл? Который много лет насиловал свою дочь в подвале. Мы же его на самом деле не осуждаем. Мы знаем, что есть психология, есть какие-то причины. Это за гранью добра и зла.

Я услышал, как Мадлин переключила душ на массажный режим. В голове промелькнула мысль, что Эллис под действием наркотиков. Его лицо покрывала испарина.

— Нам повезло, — продолжал он. — Мы нашли тебя. Французский агент следил за подозреваемым и вдруг обнаружил, что подозреваемый следит за тобой. Мы думали, ты все еще в Париже.

Собрав остатки воздуха в груди, я еле слышно выдавил:

— Что же ваш агент меня не убил?

— Ну что ты, Джейк. Ты — добыча Грейнера. Сам знаешь. Вся Охота это знает, весь ВОКС. Это как пять Столпов Ислама.

Теперь я ощущал одновременно ноющую пронзительную боль в животе и колющую — в кишечнике, острую темно-красную пульсацию в затылке и рвотные позывы. Я приподнялся на локте и отрыгнул, что в моем состоянии было почти чудом.

— Не стану врать, — сказал Эллис. — Мне будет жаль, когда ты умрешь. Не люблю закаты — по крайней мере, закаты эпохи.

Его рука наткнулась на чулок Мадлин, который валялся на кровати. Он лениво подцепил его своими белыми, ужасающими, похожими на спаржу пальцами и, кажется, наконец сообразил, что тут творилось прошлой ночью. Это было на него не похоже. Я вспомнил, как Харли описывал Эллиса: «У него потрясающе извращенное мышление. Его понимание вещей не укладывается ни в какие рамки, не пытайся понять его логику. Когда имеешь с ним дело, нужно помнить, что он наполовину психопат».

— В литературе это называется развязкой, — сказал Эллис, отбрасывая чулок. — Вы с Грейнером сойдетесь лицом к лицу, и он поймет, что если убьет тебя, то потеряет смысл жизни и себя самого. И он тебя отпустит. Мы с ним об этом говорили. Он не исключал такой возможности.

Пока он трепался, я мысленно перебирал выходы из сложившейся ситуации. И совершенно некстати (я же говорил, что Бог, может, и мертв, а вот ирония жива) усмотрел во вчерашней позе Мадлин намек на содомию. Действительно, юмор освещает даже самый темный погреб.

— Но все-таки исключил, — почти пропищал я.

— Конечно, исключил. Всесторонне рассмотрел, взвесил и исключил. Сыновний долг победил.

Сыновний долг. Сорок лет назад я убил и сожрал отца Грейнера. Ему тогда было десять. Они всегда оказываются чьими-то отцами, матерями, женами, сыновьями. Это проблема, если ты убиваешь и жрешь людей. Одна из проблем.