Последний в семье - [21]

Шрифт
Интервал

— Спокойной ночи!

— Вы все-таки уходите? — Он долго пожимал Сорке руку и так пристально смотрел ей в глаза, что Сорка растерялась, а потом тихо спросил: — Как вас зовут?

— Меня? Сорка, — произнесла она, едва разжимая губы и улыбаясь. — А как вас зовут?

Студента так смутила Соркина улыбка, что он не сразу понял вопрос, и растерянно, будто испугавшись, что никогда больше не увидит ее, ответил:

— Владек.

— Ну, доброй ночи! — Сорка вновь подала ему руку, повернулась и почти бегом устремилась домой.

— Я буду ждать вас завтра у скалы! — крикнул он вслед.

Сорка не ответила и, счастливая, побежала домой, радостно перепрыгивая через срубленные деревья и сломанные ветки. Подбегая к дому, она почувствовала на себе чей-то взгляд. Повернув голову, Сорка увидела в открытом окне Бореха. Она сжалась, будто ее ударили веткой по спине, и с виноватым видом поплелась в дом.

Глава 9

Летней ночью

Колокольчик, висевший посреди двора, прозвонил к обеду. Крестьяне, стряхнув опилки, выбрались из укрытий, где они заготовляли доски, и разлеглись в тенечке — там их уже ждали жены и дети из соседних деревень с корзинами с едой. В звенящей тишине разнесся резкий запах капусты и вареного гороха.

Брайна накрыла стол, будто для миньяна гостей. От только что сваренной картошки поднимался пар, смешиваясь с запахом жаренного в масле линя, и у всякого, вдыхавшего этот аромат, глаза наполнялись жадным блеском.

Мордхе тяжелой поступью вошел в дом, тщательно умылся, вытер полотенцем лицо и шею, так что они даже покраснели, и сел обедать. Напротив него сидел Борех. Его бледные щеки подзагорели за пару недель, которые он провел в лесу. На щеках и подбородке показалось несколько кудрявых волосков, будто редкие травинки, выросшие на песчаной почве.

— Что стоишь, Зелик? Садись обедать! — обратился Мордхе к счетоводу, рослому мужчине с густыми усами, одетому как управляющий. Он привозил Мордхе прессу два раза в неделю.

Тот робко сел рядом с хозяином, вынул из нагрудного кармана номер «Гацфира»[27], небрежно раскрыл его и стал искоса поглядывать, какое впечатление он производит на окружающих.

Брайна распределяла еду, перекладывая ее из одной тарелки в другую, и то и дело звала:

— Сорка, хватит читать, иди обедать!

— Уже иду! — слышалось из комнаты.

Борех посмотрел в зеркало, висевшее напротив над открытой дверью, и увидел сидящую над книгой Сорку: волосы падают на глаза, она глотает строчку за строчкой, будто спешит дочитать до определенного места. На лице Сорки легкая улыбка. Она становилась все шире, словно рождаясь изнутри, затем исчезала и возвращалась обратно. Борех тоже улыбнулся довольный, что Сорке нравится рассказ. Она стала листать книгу, чтобы посмотреть, далеко ли до конца главы, согнула страницу, на которой остановилась, и одним прыжком оказалась в столовой:

— Как рыба вкусно пахнет!

— Положить тебе серединку? — спросила Брайна.

— Я хочу голову!

— Ты же все испортишь! — Брайна поддела вилкой кусок рыбы. — Ну на, на тебе оба, только обещай все съесть, слышишь?

— Что ты читаешь? — спросил отец.

— По-польски, — ответила она нехотя.

— Что именно?

— Что? — Сорка быстро сообразила, что сказать, и ответила: — Это твоя книга, «Пан Тадеуш».

Сорка тут же поняла, что Бореху известно, что она читает, взглянула на него, почувствовала, что краснеет, обманывая отца, и принялась за еду.

— Достойная книга «Пан Тадеуш», — сказал счетовод, глотая горячую картошку и запивая ее холодным щавелевым супом, довольный, что представилась возможность показать свою начитанность. — Каждое слово на вес золота! Теперь уже не те аристократы, а тогда!.. Когда я читал ее в первый раз, — обратился он к Сорке, — я был вашего возраста! Что я хотел сказать? Да, мне казалось, что я знаком со всеми аристократами, которых он описывает! Я хочу сказать, что был с ними почти знаком! Как он описывает их охоту, лес, споры по поводу зайца, — такое впечатление, будто ты рядом стоишь!

— Однако когда он рассказывает о еврейских обычаях, — отозвался Мордхе, — то начинает спотыкаться, все же нееврей!

— Что ты имеешь в виду? — Сорка раскрыла глаза, удивленная тем, что удалось втянуть отца в беседу.

— Он постоянно пишет, что евреи прикладывают к голове цицит, а не филактерии, — улыбнулся Мордхе. — Это, и правда, мелочь, но лично мне ее достаточно, чтобы относиться к писателю с недоверием.

Сорка хотела продолжить разговор, ей очень нравилось слушать рассуждения отца, однако она постеснялась что-либо говорить в присутствии Бореха. Ей хотелось побыстрее сменить тему, так как она боялась еще больше завраться.

Знакомство с Владеком многое изменило в ее душе. После встречи с ним она могла часами сидеть в своей спальне, вспоминая каждое его слово, придумывая, что она должна была ему сказать и что он бы ей ответил, и так без конца. Вначале Сорка решила обо всем рассказать отцу, чтобы тот знал, что ей не нужен Борех, чтобы он, отец, встретился с родителями Владека. За другого замуж она не выйдет. Но каждый раз, когда Сорка возвращалась домой, она чувствовала, что никогда не заговорит об этом с отцом. Не потому, что не хватит смелости, она просто не хотела, чтобы кто-то знал об их ежедневных встречах с Владеком, словно вся суть заключалась в том, чтобы домашние, и среди них отец, не узнали, что, когда грустно, Сорке есть куда пойти.


Еще от автора Иосиф Опатошу
1863

Роман «1863» — вторая часть неоконченной трилогии «В польских лесах», повествующей о событиях польского восстания 1863 г. Главный герой романа Мордхе Алтер увлекается революционными идеями. Он встречается с идеологом анархизма Бакуниным, сторонником еврейской эмансипации Моше Гессом, будущим диктатором Польши Марианом Лангевичем. Исполненный романтических надежд и мессианских ожиданий, Мордхе принимает участие в военных действиях 1863 г. и становится свидетелем поражения повстанцев.


В польских лесах

События, описываемые в романе «В польских лесах», разворачиваются в первой половине и в середине XIX века, накануне Польского восстания 1863 года. В нем нашли свое отражение противоречивые и даже разнонаправленные тенденции развития еврейской идеологии этого периода, во многом определившего будущий облик еврейского народа, — хасидизм, просветительство и ассимиляторство. Дилогия «В польских лесах» и «1863» считается одной из вершин творчества Иосифа Опатошу.


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.


Поместье. Книга II

Роман нобелевского лауреата Исаака Башевиса Зингера (1904–1991) «Поместье» печатался на идише в нью-йоркской газете «Форвертс» с 1953 по 1955 год. Действие романа происходит в Польше и охватывает несколько десятков лет второй половины XIX века. После восстания 1863 года прошли десятилетия, герои романа постарели, сменяются поколения, и у нового поколения — новые жизненные ценности и устремления. Среди евреев нет прежнего единства. Кто-то любой ценой пытается добиться благополучия, кого-то тревожит судьба своего народа, а кто-то перенимает революционные идеи и готов жертвовать собой и другими, бросаясь в борьбу за неясно понимаемое светлое будущее человечества.


Улица

Роман «Улица» — самое значительное произведение яркого и необычного еврейского писателя Исроэла Рабона (1900–1941). Главный герой книги, его скитания и одиночество символизируют «потерянное поколение». Для усиления метафоричности романа писатель экспериментирует, смешивая жанры и стили — низкий и высокий: так из характеров рождаются образы. Завершает издание статья литературоведа Хоне Шмерука о творчестве Исроэла Рабона.


Когда всё кончилось

Давид Бергельсон (1884–1952) — один из основоположников и классиков советской идишской прозы. Роман «Когда всё кончилось» (1913 г.) — одно из лучших произведений писателя. Образ героини романа — еврейской девушки Миреле Гурвиц, мятущейся и одинокой, страдающей и мечтательной — по праву признан открытием и достижением еврейской и мировой литературы.


О мире, которого больше нет

Исроэл-Иешуа Зингер (1893–1944) — крупнейший еврейский прозаик XX века, писатель, без которого невозможно представить прозу на идише. Книга «О мире, которого больше нет» — незавершенные мемуары писателя, над которыми он начал работу в 1943 году, но едва начатую работу прервала скоропостижная смерть. Относительно небольшой по объему фрагмент был опубликован посмертно. Снабженные комментариями, примечаниями и глоссарием мемуары Зингера, повествующие о детстве писателя, несомненно, привлекут внимание читателей.