Последний танец - [38]

Последовали и другие панегирики: молодой врач, работавший у отца, друг детства. Последним вышел человек, которого Дафна не сразу узнала. Высокий, слегка сутулый пожилой лысеющий мужчина. На нем был плохо подогнанный костюм, из слишком коротких рукавов пиджака торчали костлявые запястья, что придавало ему сходство с деревенским проповедником на воскресном гулянье.

– Я не знал доктора Сигрейва лично, – робко начал он тихим голосом, – но двадцать пять лет назад он спас жизнь моему сыну…

И память Дафны мгновенно воскресила тот забытый вечер. Они возвращались домой от дяди Дейва и тети Джуны. Шел второй день пути, выехали они рано утром. Темнота навалилась внезапно, как всегда бывает за городом – словно кто-то задернул небо черной шторой. Вокруг только фермы да маленькие городишки.

Отец заехал в один из таких поселков. До Фрости-Фриза, где сестрам были обещаны гамбургеры и картошка-фри, оставалось совсем немного, как вдруг Дафна заметила небольшой пикап, свалившийся в придорожную канаву. Рядом стоял мужчина и отчаянно размахивал руками, призывая на помощь. Как выяснилось впоследствии, у него было сломано ребро. Но срочная помощь требовалась не ему, а его сыну – светловолосый мальчик неподвижно лежал рядом с пикапом, и луна освещала его худенькую фигурку.

Остановившись у обочины, отец выскочил из машины.

– Мой сын Бенджи, – выдохнул мужчина. – С ним беда – ему плохо.

– Я врач, – сказал ему отец. – Позвольте, я осмотрю его. Мальчику на вид было лет шесть или семь. Он был без сознания, и Дафна, ее сестры и мама смотрели со страхом и восхищением, как отец ловко поднял его на руки и понес к их автомобилю. Расстелив на капоте простыню, он соорудил таким образом нечто вроде смотрового стола. Мама светила ему фонариком, пока он осматривал маленького пациента.

Кроме шишки на лбу, у мальчика не обнаружилось никаких повреждений, но лицо его опухло, и дышал он с трудом. Отец взглянул на фермера, тот стоял рядом, жалкий и растерянный; сделав шаг к отцу, он протянул руки так, словно призывал его сотворить чудо. И отец действительно оказался волшебником.

– У вашего сына нет аллергии на пчелиные укусы? – спросил он фермера.

Мужчина бросил на него тревожный взгляд и покачал головой:

– Нет, как-то не замечал.

– Похоже, у мальчика острый приступ аллергии, вызванный проникновением в кровь пчелиного яда.

Испуганный взгляд мужчины прояснился.

– В кабину залетела оса, и я все махал, махал руками и, видно, выпустил руль. Так мы и очутились в канаве. С Бенджи все обойдется?

– Да, как только я сделаю ему укол. – Из черного докторского саквояжа отец достал шприц для подкожных инъекций. Буквально через минуту после укола дыхание мальчика выровнялось, а опухоль спала с лица.

Они подвезли фермера и его сына в ближайшую больницу. Мужчина стал совать отцу помятые банкноты, смущенно бормоча, что это деньги за бензин, но тот сказал:

– Пришлите нам открытку к Рождеству, – и дал ему адрес. – Напишите, как поживаете вы и ваш сынишка. Другой благодарности мне не нужно.

И фермер, которого звали Доусон, с тех пор аккуратно присылал им поздравления каждое Рождество в течение двадцати пяти лет.

Сидя в переполненной церкви и слушая рассказ Доусона, Дафна чувствовала, что его слова залечивают раны в ее душе. Отец не был идеальным человеком, но он был прекрасным врачом. И любил свою семью – она это точно знала.

И пусть отец не нравился Джонни… Дафна долго не могла ему этого простить. Но теперь былые обиды позабылись, и сладостные слезы прощения и любви потекли по ее щекам.

Час спустя, когда выступили все желающие, мистер Бакхорст, тучный священник с растрепанной редеющей шевелюрой, придававшей ему сходство с огромным пухлым младенцем, снова взял микрофон.

– В таком маленьком городке, как наш, не трудно выделиться, – начал он. – Гораздо сложнее заслужить уважение и любовь окружающих скромным каждодневным трудом. И жизнь доктора Вернона Сигрейва – яркое тому подтверждение…

Далее последовали слова благодарности: отец добыл деньги для реконструкции больницы и оснащения ее новейшим диагностическим оборудованием; ревностно защищал исторические памятники Мирамонте. Упомянули даже уроки по оказанию первой помощи, которые он проводил в начальной и старшей школах.

Но, слушая все это, Дафна представляла себе отца, склонившегося над маленьким мальчиком, лежавшим на капоте автомобиля.

«Сейчас я не буду думать о другой стороне его личности. Пока не буду. Сегодня я вспоминаю того, кем всегда гордилась и чья преждевременная смерть стала для всех горькой утратой. За шестьдесят семь лет жизни отец сделал гораздо больше добра, чем зла».

Заканчивая свою речь, священник снял очки, протер их большим носовым платком и сказал:

– Я призываю всех вас помолиться за его жену Лидию. Ибо, как не дано нам постичь всего величия Господа нашего и Его творения, так не дано нам и судить деяния наших братьев и сестер. Помните о том, что Господь не только знает все, но и все прощает. И мы тоже должны научиться прощать. – Он опустил голову и торжественно произнес: – Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Дафна огляделась вокруг. На заплаканных лицах друзей и родственников – удивление, замешательство, смущение. Младшая сестра мамы, тетя Джинни, тихо плачет, уткнувшись в платочек. Рядом с ней – тетя Роза, бледная как смерть, с маленькой кислородной подушкой, которую она принесла на церемонию. Вторая жена дяди Спенса, по возрасту годившаяся ему в дочери, с притворным благочестием держит его под руку. А старушка Эдит, мамина кузина, нахмурясь, нервно теребит в руках слуховой аппарат. Все они сейчас мысленно спрашивают себя: «Зачем она это сделала?»