Последний суд - [2]

— А что, у вас есть?

— Имеется парочка вещиц.

— Боюсь, я вас разочарую: насколько мне известно, его не интересует барокко. Его вообще ничто не интересует: он жаждал заполучить именно эту картину и больше ни на что не смотрел. Я вот только все думаю: как бы побыстрее доставить ее в Рим? Уж очень одолели кредиторы.

— Ну что ж, желаю вам удачи, — не совсем искренне сказал Аргайл. — А кстати, долго она у вас была?

— Да нет — стал бы я тратить на нее деньги, не будучи уверен, что у меня ее купят! Ну, какое-то время повисела, конечно… Вы же знаете, как это бывает…

Уж как не знать. У Аргайла картины висели не «какое-то время». Принцип успешной торговли картинами мало чем отличается от любого другого бизнеса: небольшой склад — большой оборот. К несчастью, Аргайл не мог работать по такой схеме из-за отсутствия стартового капитала. Если ему попадалась недорогая, но стоящая вещь, он был вынужден покупать ее, даже когда на горизонте не маячило ни одного клиента. В результате у него накопилось множество работ, которые висели месяцами. Если бы не должность европейского представителя музея Морсби, он давно уже оказался бы на мели. А небольшое жалованье позволяло кое-как перебиваться.

— Да, кстати о рисунках, — напомнил Делорме.

— Верно, давайте обсудим, — спохватился Аргайл.

Несколько месяцев назад музей Морсби решил открыть у себя зал гравюр и рисунков и поручил Аргайлу его наполнение. Когда Аргайл отправил им весточку, что на парижском рынке появились рисунки Буше[2], ему дали указание ехать во Францию и купить их за любую цену. Если попадется еще что-нибудь интересное…

Попалось. Аргайл завернул к Делорме, с которым виделся последний раз около года назад, и тот показал ему набросок Понтормо[3]. Короткий звонок в Калифорнию, и он получил «добро» на приобретение.

Соблюдая традицию, Аргайл начал торг. На этот раз преимущество было на его стороне, поскольку на галерейщика наседал банк, требуя немедленного возвращения долга. Аргайл безжалостно сбивал цену, Делорме изо всех сил сопротивлялся и, только услышав, что музей Морсби платит без проволочек, согласился уступить. Торг закончился к взаимному удовольствию: сошлись на цене более высокой, чем если бы рисунок продавал сам владелец, но все же достаточно приемлемой. Аргайл дал слово, что музей переведет деньги сразу после доставки, Делорме угостил его дежурной чашкой кофе, и они скрепили сделку рукопожатием и взаимными пожеланиями процветания. Осталось только подписать официальный контракт.

Единственная загвоздка заключалась в том, как переправить рисунки в Калифорнию. Аргайл уже успел изучить лабиринты итальянской бюрократической системы и не имел ни малейшего желания знакомиться с французскими. Ему совсем не улыбалось провести оставшиеся два дня в беготне по госучреждениям, собирая необходимые подписи и справки.

Неожиданно в голове у него мелькнула идея — гениальная в своей простоте.

— А знаете что?

— Хм-м?

— Я мог бы доставить эту картину — «Казнь Сократа» — вашему клиенту в Риме. А вы за это возьмете на себя бумажную канитель, связанную с оформлением экспортной лицензии на мои рисунки.

Делорме думал недолго.

— А что, неплохая идея! Совсем неплохая. Когда вы уезжаете?

— Завтра утром. Я уже закончил с делами. Осталось только оформить разрешение на вывоз.

Француз кивнул, размышляя.

— Почему бы и нет? — сказал он наконец. — Действительно, почему бы и нет? Это даже удобнее, чем вы думаете.

— Для картины тоже требуется разрешение?

Делорме покачал головой.

— Возможно, но это чистая формальность. Не беспокойтесь, я возьму этот труд на себя. Ваше дело — забрать картину, а разрешение я достану.

О'кей, значит, сделка не совсем законная. Но ведь он не собирается вывозить «Мону Лизу». Правда, это означает, что картину придется везти ручной кладью: если он попытается сдать ее в багаж, с него потребуют уйму бумаг и печатей.

— И кто же счастливый обладатель? — поинтересовался Аргайл, собираясь записать имя и адрес на сигаретной пачке — он родился чуть раньше того поколения, которое выбирает электронные записные книжки.

— Он назвался Артуром Мюллером, — ответил Делорме.

— О'кей. Адрес?

Делорме покопался в столе — «Такой же неорганизованный, как я», — подумал Аргайл, — выудил откуда-то скомканную бумажку, разгладил ее и продиктовал адрес. Названная им улица находилась в северной части Рима, где обитали самые богатые жители города, — Аргайл туда ни разу не забредал.

Он сознавал, что сильно упал в глазах Делорме, взяв на себя функции курьера, но мнение Делорме его мало волновало. С чувством удовлетворения оттого, что все так толково устроил, он вышел на улицу и отправился на поиски недорогого кафе.

На следующее утро он сидел в огромном ресторане Лионского вокзала и пил кофе, пытаясь убить оставшиеся до отхода поезда двадцать минут. Он прибыл очень рано и провел на вокзале уже целых полчаса. Аргайл панически боялся, как бы поезд не ушел без него, и потому предпочитал держать все под контролем.

Ну и, помимо того, он просто очень любил Лионский вокзал. Переступая его порог, он словно переносился из мрачной североевропейской атмосферы в жаркое солнечное Средиземноморье. Поезда выстроились в ряд, держа курс в те волшебные места, которые он обожал еще задолго до того, как покинул ради них свой маленький, продуваемый всеми ветрами остров. Лион, Оранж, Марсель, Ницца; потом Генуя, затем, минуя возвышенности Тосканы, поезд мчится во Флоренцию и Пизу, потом по равнинам Кампаньи в Рим и уже оттуда на юг — в Неаполь. Тепло, солнце, терракотовые дома, и повсюду царит атмосфера благодушия, беззаботности и мягкой расслабленности, абсолютно несвойственной жителям стран, граничащих с Северным морем.