Последний солдат Третьего рейха - [106]

Через час русские войска полностью овладели побережьем. Треть остатков немецких войск попала в плен, для остальных же война закончилась навсегда. По крайней мере, над ними не будут издеваться жандармы.

Мы еще некоторое время простояли под дождем. Появились три грузовика, и началась погрузка. В каждый набилось до пятидесяти солдат с полным обмундированием. Ночь стояла тихая. Я не мог понять, куда мы движемся.

Через час мы оказались у зданий, едва различимых в темноте. Вся площадь перед ними была забита машинами. Войска были везде: пехотинцы, мотоциклисты, офицеры, военные жандармы. Грузовики затормозили, и мы стали выбираться наружу. Жутко хотелось есть и спать.

Однако пришлось ждать. Дождь не прекращался. Интересно, везде идет дождь? И во Франции дождь? Мне вспомнился мой дом. Где он сейчас? Все это осталось в прошлом. Нынешним моим миром стала огромная Россия, которая поглотила нас всех.

Наконец к нам подошел офицер. Командир педал ему документы, и тот просмотрел их при свете фонарика. Затем приказал собрать вещи и следовать за ним. Наконец-то мы оказались под крышей и радостно уставились в потолок, будто находились в Сикстинской капелле.

— Позже вас направят в ваши части, — сообщил фельдфебель. Ему все осточертело не меньше нашего. — Пока отдыхайте.

Ему не пришлось повторять свой совет дважды. С помощью фонариков мы осмотрели избу. Обнаружили несколько скамеек и четыре-пять больших столой. Все расположились где попало. Подушкой служила б нижайшая нога, живот или сапог. Мы не заботились об удобствах. Самое главное, что здесь сухо. Кто-то сразу же захрапел. Приняли нас не слишком любезно, но мы надеялись, что с этой минуты все пойдет хорошо. Мы подумали, что наверняка получим отпуск. Остается юлько ждать.

Но солдаты не могут позволить себе роскоши нидеть сны. От недосыпания в висках стучало железным молотом, и вскоре всех охватил глубокий сон.

Так мы проспали, наверное, долго. Нас разбудил длинный свисток, сигнал подъема. Уже вовсю сияло солнце. Мы встали, грязные и изрядно помятые.

Видел бы нас фюрер! Верно, отправил бы домой. Или на расстрел.

Разбудивший нас офицер с любопытством осматривал вновь прибывших. Он и представить себе не мог германских солдат в подобном состоянии. Принялся что-то объяснять, но я его не слушал. Я еще не проснулся толком и понимал лишь то, что он произносит какие-то слова. Но ясно было одно: надо готовшься к отправлению. Мы возвращаемся в свои части.

В одной из изб была оборудована душевая, но стало ясно, что попасть туда мы не успеем. Вместо этого нам дали бачки из-под бензина с горячей водой. Но мы настолько устали, что мыться не хотелось. Когда-то нас приводило в ужас даже крохотное пятньичко на гимнастерке. Теперь все это было в прошлом. Гигиена перестала нас волновать. Оставались более важные вещи. К тому же холод был ужасный, и нам не хотелось ничего снимать с себя, даже мешковину, свисавшую с плеч.

От холода я весь дрожал. Уж не заболею ли я снова? Мы вышли наружу и выстроились перед полевой кухней. Со стороны все это напоминало какое-то сборище бездомных.

Ветер нес с реки мокрый туман.

Повара опрокинули в наши немытые котелки большие порции горячего супа. Мы ждали, что выдадут ячменный кофе, к которому успели привыкнуть. Но видно, и эти времена остались далеко в прошлом. В качестве жеста признательности нам хотя бы выдали суп. От обжигающей смеси стало намного лучше.

Мимо прошел капитан. Он бросил на нас пристальный взгляд. Лейтенант, исполнявший обязанности командира группы, направился к нему.

— Лейтенант, — произнес капитан, — вашим солдатам дали возможность вымыться. Думаю, не стоит ею пренебрегать.

— Слушаюсь, господин капитан.

Лейтенант приказал нам пройти к душам, цистернам, находившимся под сводами одной избы. Мы с завистью глядели на счастливчиков, подходивших к воде. В ожидании очереди стояло не меньше трехсот солдат.

Те, кто был впереди, успели снять с себя часть одежды. Они искали вшей, засевших на уровне ремня, когда раздался приказ о немедленном отправлении. Я даже обрадовался. Раздеваться на таком холоде — ну уж нет! Лучше пусть мои вши греются между серой фуфайкой и животом, в котором бурчит от голода. Я снова заболел, точно! Меня трясло, как в лихорадке, ноги окоченели.

Мы погрузились в машины. Как всегда, в каждую набилось до отказа. Но никто не жаловался. Все лучше, чем идти пешком. Впрочем, я предпочел бы остаться в лагере.

Грузовики тронулись по дороге, раскисшей от дождей до состояния трясины. Из-под колес, словно вода в городском фонтане, брызгали сгруи жижи.

Вспомнилось отступление с Дона. Неужто вся Россия представляет собой гигантское болото?

Мы ползли на север, где простирались дремучие леса. Ветром доносило редкие взрывы. Наверное, где-то шли бои. Небо заволокли темные тучи. Скоро опять начнется дождь.

Зажатый между двумя попутчиками, я подскакивал на каждом ухабе. Мне становилось все хуже и хуже. Губы и лицо горели. То и дело накатывала дурнота. Вначале я решил, что это последствия пережитого: я ведь так и не оправился от болезни, что приключилась со мной под Конотопом. Теперь, наверное, я напоминал живой труп. Кишки точно завязались в узлы. Всем, конечно, на меня наплевать. Да и не у меня одного бурчит в животе.