Последний шанс - [15]

Через неделю я стала Генераловой. Экспедиция по теме «Геометризация полезных ископаемых Байкальского разлома» была нашим свадебным путешествием. Вернулись мы с полевых работ, я и говорю Викентию Титовичу: «Поменяю специальность». «Во имя чего? — спрашивает он. — Ты же прирожденный геолог! У тебя чутье...» — «Не хочу всю жизнь ходить под тенью профессора Генералова». (Звание академика он получил позже). Мне нужно свое солнце». Он не возражал. Он никогда меня не отговаривал. Решила? Обдумала? Действуй! Так я перешла в медицинский и сразу же увлеклась новой профессией. Я считаю: нет скучных дел, есть скучные люди. Пропадала в морге и анатомичке. Помните у Пастернака: «Во всем мне хочется дойти до самой сути: в работе, в поисках пути, в сердечной смуте, до сущности прошедших дней, до их причины, до оснований, до корней, до сердцевины». — Она помолчала и, вздохнув, вдруг спросила: — А вам Пастернак нравится?

— Не знаю... Поэт популярный в определенных кругах. Принес как-то Саня его сборничек...

— Это я ему порекомендовала.

— Я полистал. Нет пушкинской простоты. Требует особого внимания. Очень сложная для восприятия система образов. По всей вероятности, чтобы понять его, нужна специальная подготовка.

— А меня и привлекает именно сложность его образов. Любовь к нему мне привил Генералов... На шахте дурацких вопросов не задают, а вот на курсах... Наши дамочки все интересовались моими отношениями с академиком. Очень уж их смущала разница в годах: двадцать семь лет... Не надоел ли тебе старикашка? Я им отвечала: почитайте Пастернака. У него в каждой строчке что-то новое. Так и мой Генералов: ни один из прожитых с ним дней не похож на предыдущие, поэтому с ним не скучно.

— Любите? — Иван Иванович невольно вспомнил слова полковника Смородина о «друге дома», у которого есть доверенность на управление машиной.

— А вы сомневаетесь? — ощетинилась Екатерина Ильинична.

Как быть? Сказать, что он знает о существовании «друга дома»? Или слукавить, притвориться этаким простофилей? Но Генералова — женщина умная. Поймет, что с ней играют в поддавки. И как среагирует на это? До сих пор она была весьма откровенна. Именно на это и рассчитывал Иван Иванович, ведь он еще не узнал о главном, ради чего пришел сюда: о «жигуленке» бежевого цвета с номерным знаком СЛГ 18—17...

— Хотите откровенно?

— Как и положено между друзьями, — настаивала Генералова. — Вы же Санин отец...

Иван Иванович решил, что играть в прятки с Генераловой не стоит.

— В ГАИ мне сообщили, что на право управлять вашей машиной выписана доверенность...

— А... вот вы о чем. — Глаза Генераловой заблестели злостью.

Иван Иванович понял, что с этого мгновения они уже не друзья.

— Ну что же, товарищ милиционер, расскажу вам и об этой истории...

— Екатерина Ильинична, извините за бестактность, но я хочу вам задать один прямой вопрос.

— Валяйте, — согласилась она.

— Не мог ли человек, имеющий вашу доверенность, сегодня с 16.00 до 18.30 воспользоваться машиной с номерным знаком СЛГ 18—17?

— Эх, Иван Иванович, — с сожалением проговорила Генералова. — Оказывается, вы все-таки больше служака, чем человек.

Она накинула ногу за ногу и обхватила колено руками. Щеки и уши ее медленно накалялись, как гвоздь на газовой горелке.

Затем порывисто встала, взяла с соседнего столика пачку сигарет и пепельницу.

Генералова что-то обдумывала. Длинные пальцы нервно мяли сигарету. Прикурила от газовой зажигалки, несколько глубоких затяжек, кажется, успокоили ее. По крайней мере, она сосредоточилась, собралась с мыслями.

— Вас, Иван Иванович, по всей вероятности, будут интересовать факты, которые легко проверить?

— Такова специфика нашей службы: проверять и перепроверять, — ответил Орач, уверенный, что разговор с Генераловой ничего нового не даст.

— Я не на службе, мне — легче, — начала Генералова. — Я за то, чтобы людям верили... Если уж уверовала в человека, то ничего не может изменить мое мнение о нем. — Она прищурилась, изучающе посмотрела на собеседника и предложила: — Может быть, вам дать бумагу? Для протокола...

— У нас, Екатерина Ильинична, не допрос, а мирная беседа, — уточнил Иван Иванович, неприятно удивленный тем, что эта милая приветливая женщина вдруг превратилась в мегеру.

— Ну, если беседа, тогда совсем другое дело, — с насмешкой проговорила Генералова. — Но учтите, если наш разговор приобретет форму милицейского протокола, я его не подпишу.

Этот тон коробил Ивана Ивановича. Он бы с радостью встал и, холодно извинившись, ушел. Но что поделаешь, работа есть работа, вот и приходится сидеть и выслушивать неприкрытые оскорбления в свой адрес.

— Екатерина Ильинична, в моей памяти хранится немало человеческих тайн. Найдется местечко и еще для одной, если, конечно, она не имеет никакого отношения к интересующему меня делу.

— Не имеет! — Генералова затянулась дымом сигареты и прищурилась, словно вглядывалась в солнечную даль. — По роду своей деятельности вы постоянно сталкиваетесь с подлым, преступным, поэтому, наверное, перестали верить в любовь.

— А если идти от противного? — возразил он.

Она покачала головой.

— Настоящая любовь — это страдания.