Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика - [110]

Майнер позвонил Гринсону:

— Мне хотелось бы попросить вас, чтобы вы рассказали мне всю эту историю.

— Какую историю? — отвечал психоаналитик. — Вы прекрасно знаете, что истории никогда не бывает. Есть только одна история историй. То, что я мог бы вам сказать, не было бы историей последних лет или последних часов Мэрилин и даже моим восприятием этой истории. Я не прошу вас верить в истинность всего, что я вам расскажу, — только в необходимость этого. Вы услышите лишь ее голос и мой, если я смогу прибавить что-либо к этим записям, которые говорят сами за себя. Эти годы, самые прекрасные и ужасные годы моей жизни, я готов вновь пережить вместе с вами. Приходите сегодня вечером, в семнадцать часов, после похорон.

Войдя в дом Гринсона, Майнер был резок. Только успев сесть, он проговорил:

— Сначала ответьте, почему вы сказали вначале: «Мэрилин Монро покончила с собой…»

— Я не это сказал, когда звонил в полицию. Я сказал: «Мэрилин Монро умерла от передозировки». Это не исключало того, что препараты ввел кто-то другой. Только потом я сказал, что она сама стала виновницей своей смерти. Я мог бы сказать «Она стала виновницей своей жизни». Они не поняли бы, что можно хотеть умереть, потому что испытываешь отвращение не к жизни, а к смерти. К этой горькой смерти, которую принимаешь, чтобы забыть о ней, которую глотаешь в приступах переворачивающей сердце тревоги. Никогда мы не узнаем правду об этой смерти, ведь версия самоубийства и версия убийства противоречат только в сознательных действиях и мотивациях. Для подсознания самоубийство почти всегда является убийством, а убийство иногда представляет собой самоубийство. Однажды Мэрилин сказала мне: «Я не боюсь умирать. Я ведь уже умерла». «Все боятся смерти», — ответил я. Мы ничего не знаем о ней. От этого страха, который присутствует в каждом из нас в разной степени, несомненно, избавляют нас вера в рай и в бессмертие. Я допускаю, что в отчаянии и агонии можно прибегнуть к этому представлению. Но я борюсь против представления, что можно жить, рассчитывая на это бессмертие. Все мы боимся смерти, но лучшее средство достойно встретить ее — это хорошо жить. Человек, проживший свою жизнь хорошо, тот, у кого была богатая и хорошая жизнь, может встретить смерть лицом к лицу. Он опасается ее, он встречает ее и умирает достойно. Да, я думаю, что единственное бессмертие, на которое мы можем надеяться, — это прожить некоторое время в воспоминаниях, которые сохранят о нас другие.

— О ком вы говорите? С кем? — прервал его Майнер, озадаченный этим клиническим и философским экскурсом.

Когда Майнер проводил свой допрос, Гринсону оставалось всего пятнадцать лет, чтобы вспоминать о Мэрилин и готовиться к встрече со своей собственной смертью. На коллоквиуме, организованном УКЛА в октябре 1971 года на тему «Насильственные, неосознанные смерти», психоаналитик прочитает лекцию, в которой выскажет свое отношение к насильственной смерти с позиции убийцы и жертвы: «Наша зачарованность смертью включает сознательные и бессознательные чувства и импульсы. Смерть вызывает страх, отвращение, ненависть, но она также может быть обольстительной, славной, неотразимой». Он цитирует Фрейда: «Мы не можем представить себе смерть, нашу смерть». «Именно поэтому фильмы полны образов смерти, потому что она непредставима», — добавляет он.

Затем он переходит к теме самоубийства — отмечает растущую частоту самоубийств, цитируя, среди прочих авторов, тех, кому прокурор Лос-Анджелеса поручил проанализировать вероятность самоубийства Мэрилин: докторов Роберта Литмана и Норманна Фэрбероу. Мэрилин сказала ему однажды: «Убить себя — это что-то, что принадлежит только нам. Привилегия, а не грех или преступление. Право, хоть это и не ведет никуда». Гринсон узнал, что в 1950 году уже была одна попытка отравления нембуталом, от нее осталась только оставленная Наташе Лайтесс записка, в которой Мэрилин завещала ей единственную ценную вещь, находящуюся в ее собственности: меховую пелерину. Он также знал о попытке, совершенной в 1959 году, во время съемок фильма «Некоторые любят погорячее», а два года спустя сам пришел на помощь Мэрилин во время съемок «Неприкаянных», как раз успев помешать ей привести ее намерение в действие.

В своей статье, цитируя поэта Э. Э. Каммингса, умершего в том же году, что и Мэрилин, психоаналитик противопоставляет понятия «умереть» и «быть мертвым». Он упоминает одного пациента, предпринявшего попытку самоубийства, чтобы избежать смерти, и выдвигает предположение, что страх умереть может сопровождаться желанием быть мертвым. Он также упоминает пациентку, которая заставила его обещать, что, если она смертельно заболеет, он или другой врач, которого она очень любила, останутся у ее постели, даже если она будет без сознания, до тех пор, пока не станет совершенно ясно, что она мертва. Для Мэрилин также — он не упомянул ее в этой статье, но, возможно, именно она вдохновила эти строки — смерть была лишь одной из форм одиночества, немного более жестокого, немного более долгого. Она играла в шахматы со смертью и проиграла.