Последний рубеж - [67]

– Да уж, есть чему завидовать, – разочарованно протянул Седой и спросил: – А мы, люди, надо понимать, не знаем, зачем существуем?

– Думаю, что нет, – посетовал Харднетт. – Я, например, не знаю. По большому счету, конечно. Вы знаете?

Седой не ответил, и полковник продолжил:

– Не считать же, ей-богу, смыслом существования человека две эти наши извечные забавы – инфантильное созерцание звездного неба над головой и бесперспективное деление всего подряд на Добро и Зло. Чушь! Тогда уж лучше думать, что человек рождается единственно для того, чтобы выпить энное количество замзам-колы, потом энное ее количество, извините, отлить и тут же помереть. Так честнее… Мускус.

– Что «мускус»? – не понял Седой.

Харднетт шумно втянул ноздрями воздух:

– Никак не мог вспомнить запах. Чувствуете – мускус?

Седой поводил носом:

– Нет.

Повисла пауза.

Первым ее нарушил Седой. Постукивая пальцами по обложке книги, он вдруг заявил:

– А я, пожалуй, скажу вам, уважаемый, зачем мы существуем.

– С интересом выслушаю, – откликнулся полковник, вновь потянувшись к бокалу.

– Если исходить из вашей же логики, то существуем мы единственно для того, чтобы дать жизнь Проводникам.

– Занятно… – Харднетт поднял бокал и поднес к свече. – Они для нас, а мы для них. Правда, занятно. Я с такой стороны никогда на это дело не смотрел. Только…

Полковник замер: пламя, которое он наблюдал сквозь гранатовый фильтр, завораживало.

– Что вас, уважаемый, в этом смущает? – не выдержал его молчания Седой.

Харднетт вздрогнул, поставил бокал на скатерть и, не без усилия вспомнив, в чем состоит суть их философской беседы, включился:

– Если мы для них, а они для нас, то тогда напрашивается и встает в полный рост новый вопрос.

– Какой же?

– Очевидный. Зачем существует этот симбиоз – мы и они? Ведь зачем-то он существует.

Седой пожал плечами и вдобавок развел руками: мол, тут надо подумать и подумать основательно.

– Быть может, просто для экспансии? – предположил Харднетт. – Чем не цель?

– Возможно, что и для экспансии, – поддержал было версию Седой, но тут же ее и опроверг: – Только экспансия – это все же, согласитесь, инструмент достижения цели, а никакая не цель. И уж тем более не Цель с большой буквы.

– Ну да, наверное, – лениво признал полковник очевидное. – Тогда где ответ?

– Я так скажу. – Седой зачем-то переложил книгу с места на место. – Вопрос этот – болото. И лучше туда не лезть. Попадете в омут темы Спасения и сгинете.

Харднетт, повертев бокал по часовой стрелке, согласился:

– Это точно. Та еще топь.

Потом крутанул против часовой и добавил:

– Но все же этот наш симбиоз не случаен. Хоть убейте – не случаен. В нем есть какой-то высший смысл. Я уверен. Ничего случайного в мире не бывает, и в любом явлении больше смысла, чем нам кажется. Мир просто-напросто наполнен смыслами. Он ими наполнен, как бочка сельдью. Плотно. Беда наша в том, что мы не умеем их распознать… Пока.

– Пока? – иронически прищурился Седой.

– Ну да, – подтвердил Харднетт. – Пока.

– Нет, вы, уважаемый, все же большой оптимист!

– Тем и живу. Когда бы не эти, милые моему сердцу заблуждения, сам бы себя сгрыз давно.

В эту минуту официант, наконец, принес заказ и отточенными, почти акробатическими движениями выставил блюда с подноса на стол. Полковник поблагодарил кивком и взялся за приборы. Сосед же вновь раскрыл книгу.

И каждый занялся своим делом.

Но через некоторое время обнаружилось, что Седому после случившегося разговора отчего-то не читается, а Харднетту под вычурные импровизации юного пианиста кусок в горло не лезет.

Видя, как лениво он елозит вилкой по расписанному лилиями фарфору, сосед спросил:

– Простите, уважаемый, а вы, если не секрет, куда следуете?

– Я-то? – Полковник задумался, чего бы такого непринужденно соврать навскидку, и, нарисовав вилкой в воздухе кривой знак бесконечности, решил так: – На Прохту.

– Неужели, собрались провести отпуск в такой дыре?! – ахнул сосед.

Полковник пожал плечами и ничего не ответил.

– Нет, не спорю, – продолжил удивляться Седой, – климат на тамошних курортах что надо. Что да, то да. Особенно на побережье моря… моря… Тьфу ты! Как его там?

Харднетт, мгновенно вспомнив вереницы изумрудных дюн, подсказал:

– Моря Предчувствий.

– Да-да, Предчувствий, – кивком поблагодарил Седой. – Бывал я как-то раз там по молодости и без надобности. Маяк Последней Надежды, бухта Огненных Медуз, гора Единорог – чудесные места! Вернее, были таковыми. Когда-то. Но сейчас?! Повстанцы эти, взрывы-нападения, перестрелки и все такое… Не боитесь?

– Боюсь, – признался Харднетт в рамках роли. Взглянул на соседа исподлобья, выждал несколько секунд и вдруг пустился в совсем необязательные рассуждения: – Конечно, боюсь. Но… Как сказать-то? Преодолеваю я свой страх. Во всяком случае, стараюсь. Ведь им, ублюдкам, только того и подавай, чтоб мы все тряслись. Они питаются нашим страхом. Они просто жрут его!

– Ублюдки, говорите?

Судя по всему, Седой не являлся большим сторонником столь резких и однозначных определений. Скорее – наоборот.

– А вы считаете, что не ублюдки? – спросил Харднетт голосом опытного провокатора, выделив слово «ублюдки».