Последний романтик - [102]

Может, я и не смогу изменить мир, думает Юстас теперь. Ну и ладно. Пусть его влияние будет не таким обширным – распространится на маленькие группы, отдельных людей. Мотоциклистов, которым он махал рукой из седла во время путешествия Беспредельных ездоков. Детсадовцев, которых закапывал по горло в лесу. Наркоторговцев из парка Томпкинс-сквер, узнавших благодаря ему удивительную вещь – что человек, оказывается, может сам шить себе одежду из материалов, предоставленных самой природой…

Или взять детей, которые однажды гуляли по Черепашьему острову и наткнулись на бобровую хатку. Их учителя разрешили им заплыть в хатку по тоннелям, проложенным бобрами, и в конце концов дети очутились внутри – в этом теплом, сухом, священном убежище. Сколько современных мальчишек могут похвастаться тем, что побывали внутри бобровой хатки? Какое неизмеримое и продолжительное влияние, должно быть, оказало это событие на сознание этих мальчиков. Но Юстасу Конвею с его амбициями великого архитектора, жаждущего видеть новую Америку, этот случай, возможно, показался бы незначительным. Однако в наш век бездумного конформизма даже легкий намек на то, что на мир можно смотреть под другим углом зрения, это уже очень много. И даже если это не устраивает Юстаса, возможно, на большее он рассчитывать и не сможет. Ведь, в конце концов, он всего лишь учитель. И ему, как всем учителям, придется смириться с реальностью и признать, что лишь некоторые его ученики за несколько десятилетий действительно запомнили какие-то уроки.

Вот, например, был однажды у него в учениках парень по имени Дейв Рекфорд.

Он вырос недалеко от Чикаго – обычный мальчик из пригорода. Отец его был врачом, а мать пыталась быть хиппи. Это выражалось в том, что она отсылала сына в квакерские школы, а также кормила его полезной едой. Когда компания «Катерпиллар трактор» закрыла завод в Иллинойсе, процветавший родной городок Дейва пришел в упадок, и семья переехала в Северную Каролину, где Дейва отправили в дорогую частную школу, в которой учились дети из самых старых южных семей. И тут его жизнь перевернулась. Его отец влюбился в другую женщину и ушел от матери. В семье наступил хаос. Постепенно осколки были собраны и сложены в некое подобие порядка. По прошествии нескольких сложных лет мать Дейва наладила свою жизнь и вышла замуж за богатого и хорошего человека, а вот Дейв от этой истории так и не оправился. Ему было тринадцать лет, и вся его жизнь представляла собой груду обломков. Он был в глубокой депрессии и метался в поисках себя.

Несколько лет спустя в частную школу, где учился Дейв Рекфорд, приехал «современный дикий человек» по имени Юстас Конвей, чтобы прочесть лекцию о природе. «Он был с ног до головы одет в оленьи шкуры, – вспоминает Дейв, – и пахло от него не очень хорошо. Он начал говорить – тихо, как он обычно говорит, – и рассказал о своем вигваме, и духовых ружьях, и про то, как он живет в лесу. Он меня словно загипнотизировал. Помню, он тогда рассказал о том, что значит ходить в лесу по-большому. Мол, когда ты сидишь на корточках, это естественное положение, а когда сидишь на унитазе, органы пищеварения находятся в неестественном напряжении. Мы были в шоке – весь класс рафинированных детишек с Юга. Мы никогда не слышали ничего подобного. А потом он сказал: „Вообще, если бы мне понадобилось сходить в туалет, а вокруг были одни лишь унитазы, я просто встал бы на унитаз и присел вот так…“ С этими словами он встал на стол и присел. Он смеялся, мы смеялись; каким-то образом он сумел сделать так, что всё это казалось совершенно нормальным, интересным, никаким не чудачеством». Позднее Юстас поговорил с Дейвом наедине и, почувствовав его отчаяние, пригласил его на Черепаший остров. Дейв сразу согласился и приехал на выходные на своей «тачке для маленького богатенького сыночка, «мерсе»-купе». Это было еще в первые годы существования острова. На территории еще почти ничего не было, кроме вигвама Юстаса. Он пока не расчистил землю, не завел живность. Это была просто первобытная земля. Когда Дейв приехал, Юстас сидел у входа в вигвам и разговаривал «с очень красивой дамой. Он попросил меня придумать себе какое-нибудь занятие на полчаса, чтобы он мог уединиться с девушкой в вигваме, и они скрылись, чтобы заняться сексом, это было совершенно очевидно. Меня поразило, насколько открыто он об этом говорит. Наконец он вышел, девушка ушла, и он начал меня учить. Он показал на горстку углей в яме для костра и объяснил, что если на дне горстки угли всегда будут теплыми, то огонь можно будет разжечь в считанные секунды, не придется разводить новый костер».

Затем он поручил Дейву перестроить печь в кузнечной мастерской. После этого они рыли фундамент под сарай с инструментами – Юстас тогда его еще только строил. Он научил Дейва делать дранку – «это очень тяжело, работать надо кувалдой». Так продолжалось изо дня в день: изнурительный ручной труд, которым мальчику никогда раньше не приходилось заниматься.

«Это было совсем не то, чего я ожидал от этого спокойного воина с тихим голосом, которого я представлял себе неким мастером дзен, следуя за ним на гору, – рассказывает Дейв. – Нет, этот парень мог бы служить надсмотрщиком на плантации. Он был беспощаден и одержим деталями, а работа была настолько тяжелой, что я плакал и чуть не сорвал спину. Это было так тяжело, что я каждый день боялся, что не выживу. Но каждую ночь, когда я ложился спать на шкурах животных рядом с Юстасом в его вигваме, возле теплого костра, я засыпал сладко и крепко, как в детстве. Он готовил вкуснейшую еду и слушал, как я рассказываю о своей семье. Не думаю, что сейчас Юстас Конвей подпускает к себе людей так близко – это было в те годы, когда еще не было толп учеников и гостей и множества публичных выступлений. Ему было двадцать семь лет, а я был ребенком без отца, и для меня тот опыт стал незабываемым. Здорово было провести время со взрослым мужчиной, который действительно хотел со мной разговаривать и чему-то меня научить».