Последний порог - [11]

– Почему ты опять задержался? Я что, снова должен все делать сам?

– Прости, Чиун, – ответил Римо. – Если бы я знал, что ты так спешишь, я бежал бы сюда бегом из самой Дакоты.

– Да, и если бы ты сделал это, от тебя не несло бы сейчас так этим кошмарным пластиком, из которого сделаны эти жуткие сиденья в чудовищных самолетах, – отозвался маленький азиат, сморщившись и помахивая в воздухе руками. – Выйди и как следует вымойся, а потом приходи опять, потому что мне нужно обсудить с тобой очень, очень важное дело.

Римо неохотно поплелся в ванную, но, не дойдя несколько шагов, остановился на пороге.

– Что такое на сей раз, папочка? Отменили показ очередной мыльной оперы? Критики отругали Барбару Стрейзанд? Или здешний носильщик оказался китайцем? А?

Чиун снова взмахнул рукой – было похоже, будто прямо перед его лицом вспорхнула беспокойная птица.

– Даже китайцы могут нести мои сундуки, только нужно следить, чтобы они не воровали перламутр со стенок. Голос Барбары Стрейзанд по-прежнему чист, как воздух моей родины, а ее красоту невозможно сравнить ни с чем. А что до остальных названных тобой вещей, то они больше ни в малейшей степени не привлекают моего внимания.

Римо так и застыл на пороге.

– Ну-ка, давай еще раз. Насколько я понял, ты не смотришь больше мыльные оперы. С каких это пор?

– С тех пор, как они приносят мне одни лишь разочарования, – ответил Чиун. – Но ни слова больше, пока ты не избавишься от этого ужасного запаха. Я подожду.

Выйдя из душа, Римо одел короткий льняной халат и, открыв дверь ванной, увидел, что Чиун выводит на листе пергамента корейские иероглифы.

– Так что там случилось с мыльными операми? – полюбопытствовал Римо.

– Они обратились к насилию и осквернили ими же созданную красоту. Я попытался остановить их, заставив тебя отправить мое письмо самому Норману Лиру, чтобы предупредить его. Увы, ничто не изменилось. А лишь ухудшилось. – Отложив гусиное перо, Чиун поднял глаза на Римо. – Поэтому я и решил написать несравненную драму сам. – Он обвел лежавшие перед ними листки пергамента. – Вот, ты видишь ее перед собою.

Римо застонал.

– Чиун, ты написал мыльную оперу?

– Я написал величайшую драму всех времен. Это более достойное для нее название.

Расхохотавшись, Римо повалился на стоявший у стены диван.

– Ну, ясно. Я даже знаю, как ты ее назовешь. “Рюбовь и левность” – угадал, папочка?

Чиун смерил его презрительным взглядом.

– В отличие от некоторых, я правильно произношу “Р” и “Л” – иначе как бы смог я выговорить ваши немыслимые имена, скажи мне?

Римо кивнул в ответ.

– И потом, – продолжал Чиун, – ведь “репоголовый” начинается с “р”, а “лопух” – явно с “л”. Перепутать буквы было бы недостойно по отношению к этим чудесным словам, столь ярко живописующим твою неполноценность.

Римо, перестав смеяться, резко выпрямился.

– Хочешь завести человека, Чиун?

– Ага, – удовлетворенно закивал Чиун. – Наконец я добился внимания с твоей стороны – значит, можно приступать к делу.

– Валяй, – кивнул с кислым видом Римо.

– Для того, чтобы оценить величайшее из произведений, люди должны его увидеть, – начал Чиун.

– И чтобы поверить, что оно вообще есть, – кивнул Римо.

– Замолчи. Итак, есть несколько способов показать эту вершину искусства по телевидению. Но поскольку у нас нет собственной телестанции, и мы не производим в коробочках питание для младенцев, эти способы неподвластны нам. Значит, нужно найти другие. Обратись в слух, ибо то, что я скажу далее, впрямую касается тебя.

– Умираю от нетерпения.

– Я с величайшим тщанием обдумывал это и понял, что у всех людей, которые пишут для телевидения, есть одна общая черта.

– Талант?

Чиун плавно взмахнул рукой, словно отметая шпильки нерадивого питомца.

– У них есть агенты. И причиной тому – почта, которую вы устроили у себя в стране.

– Бога ради, какое отношение к этому имеет почтовое ведомство?

– Если писатель просто положит свое детище в ящик, чтобы отослать его на телевидение, с ним произойдет то, что происходит с любым письмом. Его потеряют так же, как теряют эти недоумки все письма, которые шлют мне все эти годы немногие преданные ученики. И поэтому писатель нанимает агента. А этот агент кладет шедевр в конверт, берет конверт под мышку, несет его на телевидение и вручает его там нужным людям. Так его невозможно потерять. Ты должен верить мне, Римо, именно так все это и делается.

– Вообще-то агенты занимаются не этим, – пожал плечами Римо.

– Агенты занимаются именно этим, – наставительно изрек Чиун. – А потом этому самому агенту достается десять процентов того, что получает писатель. Но ты начинающий агент, и потому я собираюсь платить тебе пять процентов.

Римо покачал головой, не в знак того, что он отвергает предложение наставника, а просто от общего обалдения.

– А почему ты решил выбрать именно меня, папочка?

– Я уже сказал тебе. Я тщательно все обдумал. У тебя есть одно качество, совершенно необходимое для того, чтобы быть хорошим агентом.

– Да? Какое же?

– У тебя два имени. – Римо ошеломленно воззрился на Чиуна. – Да, да, Римо. У всех больших агентов два имени. Почему так – не знаю, но это так. Можешь сам посмотреть и убедиться.