Последний подарок Потемкина - [59]
Однако она уперлась как молодой мул. Насаживая очередной рыжик на вилку и знаком показывая лакею, чтобы налил, спросила:
– Слышала я про то, что ты тайно якобы хранишь в своей библиотеке старинные свитки Торы иудейской. Правда ли?
– Правда, конечно. Только тайны в этом никакой нет. Просто придворная сволочь всё врет, как всегда… Свиток этот из пятидесяти кож с текстом Пятикнижия Моисеева добыли мне по случаю, в Крыму. У караимов купили. Судя по характеру каллиграфического письма, переписан древний документ этот, предположительно, в IX веке от Рождества Христова. Скорее всего, в Кордовском Халифате, тогда ещё Эмирате. Ты только вдумайся, Екатерина Романовна, в IX же веке! Это ведь ещё до крещения Руси… Меня аж дрожь бьет, как подумаю! Ты ведь знаешь, Катя, как я до раритетов охоч…
– Да ты до всего охоч, князь! И до огурцов, и до раритетов… Но для меня наиважнейше, княже, что ты до знаний охоч пуще всего… Можно сказать, ненасытен… Как говорят твои «заклятые друзья» англичане, you got insatiable appetite for knowledge. Давай выпьем…
Выпили, закусили всё теми же рыжиками, поцеловались по-дружески.
– Расскажи-ка мне про рационал цейтлинский, как ты его там назвал? Извини, не запомнила. Выпила уж немало!
– Галаха. Пошли, Катя, блинком закусишь горяченьким, с маслом, с икоркой!
– Что это за Галаха такая? Объясни, князь, раз уж ты такой знаток всего этого…
– Ну, положим, не такой уж я и знаток, на то у меня ученые рабаи имеются. Насколько я понимаю, Галахой называют ту часть иудейской веры, которая как бы регламентирует их семейную и гражданскую жизнь. Я бы сказал, что-то вроде свода законов, которые прописаны для них – и в Торе, и в Талмуде еврейском. Только бытовых. Но всё в мельчайших деталях. Слушай, давай лучше у рабая Цейтлина попросим разъяснения. А то, боюсь, он сейчас голодную смерть примет через верность законам кашрута своего… Пошли, Катерина Романовна, пошли послушаем мудрые речи надворного советника. Пошли, тебе горячим закусить надобно…
Стол, к которому они подошли и неподалеку от которого скромно стоял действительно изрядно проголодавшийся, но державшийся молодцом Цейтлин, был посвящен исключительно закускам рыбным. Опять же преимущественно русским, национальным. И чего только на нем не было… Всё, чем богаты моря, озера, реки и прочие водоемы Российской империи, было этом столе. Плюс картофель отварной – это к сельди. А к заливной рыбе и севрюге – хрен. А к рыбе соленой и малосольной – хлеб свежей выпечки со сливочным маслом. И каперсы. И лимоны. И отдельно – гора горячих блинов на блюде…
Глава четырнадцатая
Кашрут и расовая чистота
– Ну вот, брат Цейтлин, вкушай безбоязненно, тут всё кошерно. Фаршированной рыбы, правда, нет, не обессудь. Но обрати внимание: ни налимьей печени, ни угря копченого, ни миноги маринованной нет на этом столе. Специально для тебя предупредил, чтоб не ставили, – гордый своими познаниями кашрута, похвастался Потёмкин, – рекомендую осетровый бок. Или балычок копченый – чрезвычайно хорош…
– Я весьма признателен вам, Григорий Александрович, и ни в коей мере не хочу показаться неблагодарным. Также не хочу оспаривать ваше мнение, но… как вы сами любите говорить: «Платон мне друг, но истина дороже», – и тут Цейтлин замолчал, не закончив фразы…
– Договаривай, Цейтлин, договаривай, – подбодрил его Светлейший, – мое мнение оспаривать не возбраняется. У нас тут свобода слова. Временная… – и, слегка скривившись, добавил: – Почти как в Америке.
– Рыбы семейства осетровых, как, например, сам осетр, а также стерлядь, севрюга и белуга – кошерными не являются…
– Это почему же еще? Насколько мне известно, по закону Торы вашей, наличие чешуи и плавников отличает кошерную рыбу от некошерной, а оба эти признака у осетра есть! Неоспоримо присутствуют!
– Это не совсем так, Светлейший… Законы Торы подразумевают, что эти признаки «средний» человек может увидеть невооруженным глазом. А у осетра чешуя настолько мелкая, что и не видать… Галаха определяет: только та чешуя, которую можно снять рукой или ножом, не повредив кожу рыбы, может служить признаком кошерности. Осетр же не считается кошерным, поскольку чешуя его не может быть удалена без повреждения кожи…
– Мракобесие какое-то! – бурно вступила в разговор княгиня Дашкова, – послушайте, Цейтлин, вы же разумный, образованный человек! Надворный советник! Не стыдно вам? Восемнадцатый век на дворе! Гальвани итальянский и Вольта лягушачьи мышцы електричеством сокращают! А Бен Франклин американский да наш Михайло Васильевич, вон, это електричество приручать начали, а вы все верите во всякие суеверные россказни тысячелетней давности!
У Цейтлина болезненно дернулось лицо. Он поклонился Дашковой и тихо сказал:
– Но ведь и вы тоже во что-то верите, княгиня Екатерина Романовна…
– Я, Цейтлин, пытаюсь по мере сил разделять Веру и Суеверия. Это категории разные.
– Но ученый доктор Рихман, коллега и соратник Михаила Васильевича Ломоносова, всё ж таки убит был огнем небесным, не так ли, княгиня Екатерина Романовна? – не повышая голоса, произнес Цейтлин.
– Это было атмосферное электричество. Вы что, действительно полагаете, что профессора Рихмана покарал огонь небесный? Полноте, Цейтлин!
