Последний побег - [80]

Когда Хонор бывала в гостях у других семей из Фейсуэлла, то всегда садилась на стулья с прямыми спинками. Говорила, что так ей удобнее шить (она всегда брала с собой шитье). Но, если по правде, ей не хотелось качаться в кресле в присутствии посторонних и навязывать им свой внутренний ритм. Однако когда родилась Камфет, Хонор открыла для себя, как хорошо и удобно укачивать в кресле-качалке ребенка. Она часто сидела в качалке у печки в магазине Белл, тихонько раскачивалась и баюкала дочь на руках. Покупательницы улыбались и кивали ей. И никто из них не проявлял недовольства.

Вероятно, подумала Хонор, это не американцы так носятся с собственным «я». Это мы, англичане, слишком критично относимся к окружающим.

Если принять во внимание, с каким неистовством малышка рождалась на свет — непрестанная боль, кровь, беспощадные схватки и истошные вопли, превращавшие Хонор в животное, — стоило ли удивляться тому, что Камфет Хеймейкер получилась ребенком весьма голосистым. У нее были светлые льняные волосы и голубые глаза отца, а от матери ей досталась хрупкая миниатюрная комплекция. Девочка ела много и часто. Плакала, ее кормили, она засыпала на час, потом просыпалась и снова плакала, требуя молока. Никогда прежде Хонор не сталкивалась с таким настойчивым требованием внимания — даже когда ухаживала за Грейс в ее последние дни. Она валилась с ног от усталости и целыми днями только и делала, что дремала в перерывах между кормлениями дочки.

Если бы Хонор осталась у Хеймейкеров, она бы не мучилась чувством вины, потому что женщинам, только что родившим ребенка, положено отдыхать и набираться сил. Однако у Белл она ощущала себя бездельницей и лентяйкой, которая пользуется добротой хозяйки. Той вроде бы не докучали ни крики ребенка, ни очевидная праздность гостьи, однако Хонор было неловко, и она настояла, чтобы хоть что-нибудь шить, пока Камфет спит. Впрочем, в подобном изможденном состоянии много она все равно не нашила: руки не слушались, нитки выскальзывали из иголки, а швы получались неровными.

Камфет быстро привыкла к тому, что ее укачивают в кресле-качалке, и мгновенно просыпалась и начинала кричать, если Хонор пыталась переложить ее в большую корзину, которую Белл дала ей вместо колыбели. От постоянного недосыпа Хонор стала раздражительной и плаксивой. Она злилась на собственное бессилие. Мама наверняка знала бы, как успокоить малышку, думала Хонор. И мама, и Джудит Хеймейкер.

Белл наблюдала, как Хонор мучается с вечно орущим ребенком.

— Ей нужна колыбелька, — заметила она.

Хонор молча поджала губы. На следующий день после рождения Камфет Белл известила Хеймейкеров, и Джек приехал в Веллингтон.

Хонор даже удивилась, как сильно она обрадовалась, увидев мужа. Когда он взял спящую Камфет на руки, с гордостью глядя на личико дочери, у Хонор возникло то же самое чувство, которое она испытывала, сшивая отдельные лоскуты и понимая, что они хорошо сочетаются друг с другом.

— У нее твои волосы и глаза, — произнесла она. Это были первые слова, с которыми Хонор обратилась к мужу за несколько месяцев.

Джек улыбнулся с явным облегчением:

— Хорошо снова услышать твой голос.

— И твой. Я по тебе скучала. — В это мгновение Хонор сама верила в то, что сказала.

— Я сделал ей колыбельку. Мать говорит… — Джек помолчал. — Она будет в ней спать, когда ты вернешься на ферму.

Хонор расправила плечи. Словно что-то почувствовав, Камфет проснулась и начала плакать. Джеку пришлось отдать ее Хонор, и ощущение единой семьи исчезло.

— Почему ты ушла? — спросил Джек. — Я очень волновался. Мы все волновались.

Она дала Камфет грудь, и девочка присосалась к ней с такой силой, что у Хонор перехватило дыхание от боли.

— Это было безответственно, — продолжил Джек. — А если бы роды начались в лесу? Ты там одна, вдалеке от людей… Вы обе могли умереть.

— Я была не одна.

Джек нахмурился при напоминании о беглянке. Хонор могла бы снова укрыться в молчании, но она все-таки переборола себя и произнесла:

— Я бы хотела назвать ее Камфет. Камфет Грейс Хеймейкер.

— Почему ты не попросила его привезти колыбельку сюда? — спросила Белл, когда Джек уехал. Наверное, она подслушивала под дверью.

— Это условие Джудит, — ответила Хонор. — Да, они приготовили ей колыбельку. Но только, если я к ним вернусь.

Белл промолчала.

Многие покупательницы, наблюдая, как Хонор бьется над тем, чтобы укачать ребенка, никак не желавшего засыпать, заводили разговор о колыбели. «Прелестная девочка. А где ее колыбелька?» «А что, у ребенка нет колыбельки?» «Вам, милочка, нужна колыбелька». А потом сын одной из покупательниц принес в магазин старую деревянную колыбельку, расписанную вишенками, когда-то ярко-красными, а теперь поблекшими от времени.

— Я сам в ней спал, когда был младенцем, — пояснил он. — Мама берегла ее для внуков. Но я уезжаю, и мне пока не нужна колыбель. А если понадобится, я сделаю новую. Бери. — Он ушел прежде, чем Хонор успела поблагодарить его.

Колыбель была старой, расшатанной, но она качалась, и Камфет в ней уснула. Теперь Хонор могла качать колыбель ногой, а руки были свободны для шитья.

Когда Джудит с Доркас приехали навестить ее — и привезли ей корзину яблок и корзину сыра, — Джудит нахмурилась, увидев старую колыбель. Но ее лицо сразу смягчилось и озарилось улыбкой, как только она взяла на руки свою первую внучку. Хонор сидела, выпрямив спину и сцепив руки, и боролась с желанием выхватить дочку из рук свекрови. Малышка размахивала крошечными ручонками и вертела головой в поисках маминой груди.