Последний перевал - [16]

— Выгружайсь! Конечная.

К дверям подошел заспанный Филипп, растерянно спросил:

— В шутку аль всерьез?

— Вроде всерьез, — ответил Ермаков и выпрыгнул из вагона.

Услышав возню, доносившуюся от головы состава, Филипп на всякий случай негромко скомандовал: «Поднимайсь!» — а сам тоже выпрыгнул из вагона. Разведчики, посапывая, поднимались с нар, наталкиваясь впотьмах друг на друга. В темноте послышался голос Ахмета:

— Вставай, разгильдяй! За бортом Владивосток.

— Отстань, вдарю, — сонно ответил Санька.

Захваченный любопытством, Ермаков вместе с Филиппом кинулся к головному, штабному, вагону, чтобы разыскать там Чибисова и узнать, что все это значит. На пути они наскочили на знакомого старшину из соседней роты. Он волчком крутился у распахнутых дверей, кого-то ругал, кому-то угрожал.

— Сколько можно повторять?! Сказано: освобождай вагоны!

Похоже было, что выгружаться приказано всерьез. Надо же случиться такому чуду! Ведь Шилка должна быть совсем рядом! Ермаков решил сейчас же переговорить с начальником разведки, взять документы — и прощай лавка с товаром. Вот моя деревня, вот мой дом родной!

Чибисова они разыскали у штабного вагона. Тот, видимо, только что вышел и, поеживаясь, потирал руки.

— Никак не могу определить, где мы находимся? — нетерпеливо спросил Ермаков.

Чибисов добродушно улыбнулся, щуря хитроватые глаза.

— И это спрашивает разведчик прославленной гвардейской бригады Иван Ермаков! — воскликнул капитан. — Ты что, разучился по азимуту ходить?

— По времени должна быть моя станция — Шилка, но я не вижу никаких признаков, — развел руками Ермаков.

— Какая тебе Шилка! — засмеялся Чибисов. — Перепутал ты все на свете.

— Как? — удивился Ермаков.

— Очень просто. Мы едем по другой дороге. От Карымской нас повернули с главной магистрали на юг, и вот мы прибыли с божьей помощью на Аргунь.

— На Аргунь? — переспросил ошеломленный Ермаков. Он знал еще в школе, что Шилка и Аргунь — родные сестры. От их слияния образуется могучий Амур-батюшка. Но зачем же им на Аргунь — ведь это пограничная река?

— Теперь раскумекал? — спросил Чибисов.

— Ничего не раскумекал. Как же нас здесь будут расформировывать, у самой границы?

— Чудак-человек! Кто же на границе бригады расформировывает?

Ермаков и подошедший к ним Шилобреев многозначительно переглянулись.

— Выходит, поход в Ольховку придется пока отложить, — пошутил Филипп. — И встречу с батяней тоже…

— Выходит, так, — угрюмо буркнул Иван и размашисто зашагал к своему вагону.

— А я тебе что говорил? — размахивал руками едва поспевающий за ним Филипп. — Переведут нас обратно в пограничные войска, и будь здоров: шесть лет — «К ноге!», седьмой — «На пле-чо!».

— Не маши руками, не городи чепуху, — разозлился Иван.

* * *

Выгрузившись на безымянном разъезде, они несколько суток простояли у подножия бурой сопки. А потом как-то под вечер Ермаков вдруг получил приказание отправиться со взводом на ближайшую пограничную заставу. Вот тебе раз! Филипп злорадствовал.

— Ну вот, что я тебе говорил? — повторял он, орудуя широкой, толстой ладонью.

— Поживем — увидим, — сдержанно ответил Ермаков, собираясь в поход.

Медленно темнело в забайкальской степи. Солнце зашло за крутобокую сопку, что серела недалеко от безымянного разъезда, а безоблачное небо все еще светилось, как днем. Вокруг лоснилось белесое море ковыля, вдали виднелись другие сопки, но они в этой бескрайней степи казались настолько малыми, что не в силах были искривить прямую линию горизонта.

Весь день с безоблачного неба палило жаркое летнее солнце, грело распластанную под ним ковыльную степь, а зашло солнце — и уже потянуло холодком. Вот и на Шилке так же. Только природа там совсем не такая.

Шилка тонет в кудрявых лесах, тут же — пырей, да ковыль, да мелкий кустарник. На Шилке земля мягкая, добрая, а здесь кремнистая — ногам по ней больно ступать.

Шагая не торопясь вслед за взводом, Ермаков вдохнул полной грудью холодящий воздух и подосадовал, что все время думает о Шилке. Что теперь о ней вспоминать? Только душу травить понапрасну. Неужели в самом деле поставят на границу, как предсказывает Филипп?

К Аргуни шли не спеша. На открытых местах перебегали, пригнувшись к земле: рядом граница, а тут еще, как на грех, луна выплыла да так ярко светит, как будто сейчас не ночь, а просто пасмурный день.

Углубившись в густой лозняк, разведчики остановились передохнуть.

— Здесь где-то нас должны встретить, — сказал Ермаков, озираясь по сторонам.

Они с Шилобреевым направились в густые тальниковые заросли и вдруг натолкнулись на рослого, плотного пограничника с автоматом в руках.

— Куда прешь? — спросил он приглушенным басом и поднял автомат.

На правой щеке пограничника застыла узорчатая лунная тень от тальниковой ветки. У него широкие строгие брови и короткая окладистая борода. Пограничник был похож не на солдата, а скорее на колхозника, надевшего солдатскую гимнастерку.

— Ты что, батяня, так рычишь на нас? — спросил Ермаков.

— А ты меня не тычь, я те не Иван Кузьмич. Говори толком, чо надо?

— Начальника вашей заставы нам надо, — пояснил Ермаков.

— Разведка, что ль? — тем же тоном спросил пограничник. — Так бы и сказал…