Последний переулок - [8]

Издали, маня его к себе пальцем, шел навстречу знакомый милиционер, стоявший до этого под сенью подъезда расположившегося тут отделения милиции.

Сошлись посреди пустынной мостовой. Круглолицый старший лейтенант благожелательно протянул Геннадию руку.

- Ты что же, за местными дамами стал ухаживать? - улыбчиво спросил, а улыбался он не хуже Геннадия.

Тот глянул, вспомнил про свою улыбку и тоже заулыбался. Пожалуй, его улыбка была пошире, еще, что ли, беззаветнее.

- Это в каком смысле?

- А вот попугайку нашу пивом угощал.

- Не попугайка она, а Клавдия Дмитриевна.

- Поправляешь? Ну, ну.

- Кстати, умнейшая женщина. А попугай ее, Пьер этот, вообще мудрец.

- Ну, ну. Между прочим, поздравляю, сподобился.

- Это в каком опять смысле?

- Ну как же, Кочергин наш, Рем Степанович, пригласил тебя в дом. Участковый принюхался, как это делают орудовцы, требуя у водителя права. Пил с ним?

- Пиво.

- Пиво на пиво? Ну, ну. Проводочка какая-нибудь ему понадобилась?

- Проводочка.

- Расскажешь, что там у него внутри?

- Не-а. Сам взойди, ты же власть.

- Власть на власть - это не пиво на пиво. Повернет, так думаю.

- Пожалуй, - широко улыбнулся Геннадий.

- Ну, ну, гуляй. Ждешь кого-нибудь?

- Даму.

- Попугайку эту? - просиял улыбкой старший лейтенант.

- Не попугайка она, а Клавдия Дмитриевна. Ей почти сто лет. Наших отцов и матерей еще не было, а она уже жила.

- Понял, уважаешь стариков, это хорошо. Не жарко?

- Нет.

- Сухой, это хорошо. А я в тень удалюсь. - И удалился, молодой, важный, с благожелательной улыбкой.

И Геннадий проводил его улыбкой. Вроде как пофехтовали улыбками, а кто кого - не поймешь.

Тем временем какой-то гражданин возник в их переулке. Он вошел не от зачина, не от Сретенки, а вынырнул из проходного двора - одной из множества проходных этих лазеек, проторенных тут с незапамятных времен, с тех самых, с гречевских.

Человек как человек, в такой самой никакой одежде, в какую обряжены все особенно преданные пивным барам мужчины. А они, как известно, за модой не гонятся, во что одет - в то и одет. И походка у него была соответствующая, пробежкой шел, деловито. Что в бар - по делу, что из бара - по нужде. Занятой человек. И в одежде этой своей, с пробежкой этой, - совершенно неприметный, особенно здесь, где к таким привыкли. Тенью вскользнул, тенью выскользнул. Участковый даже и глаз на него не задержал. А вот Геннадий задержал. Голос вспомнился того мужчины, с кем говорил по телефону, кого назвал Рем Степанович Белкиным, велев ему приезжать. У этого, сутуловатого, с шажком-пробежкой такой же мог быть бесполый голосок.

Мужчина, оглядываясь по сторонам, а такие всегда оглядываются, приближался своими пробежечками к дому Кочергина, сомнения не было, он туда путь держал. Стало быть, это и есть тот самый Белкин? Что ж, надо было выполнять задание, отрабатывать эти хрусткие четвертные, которые все время слышны были в тесном кармане джинсов. Надо было поглядеть, не привел ли за собой этот Белкин какой-то там "хвост". Что за дела, какой еще "хвост"? Влипаешь ты, парень, не в свою стихию.

Нет, "хвоста" не было. Даже и здешний участковый, сомлев в тени, стоял к ним спиной. Да и какой это "хвост" - их участковый? Миляга, кругляка, "ну, ну", словом.

Шмыг-шмыг, и исчез этот Белкин за дверью. И опять опустел переулок, томимый зноем. Теперь этот зной снова наваливался на Сторожева. Пойти бы пивка хлебнуть? Но нет, он на "стреме", он отрабатывает эти восемь хрустких четвертных. Влипаешь, влипаешь ты, Геннадий, не в свою стихию. Но какие деньги свалились! Если так хоть с десяток дней продлится, он сможет в комиссионке у Восстания такой ящик себе купить, что не хуже будет, чем у Рема! Всего десять дней. Правда, Рем Степанович толкнул в конце загадочную фразу: "Ибо будущее наше непредсказуемо". Так что же, видеокассетный магнитофон фирмы "Сони" предсказуем или нет?

Со стороны Трубной улицы лихо въехало в переулок, но тотчас сбавило скорость такси. Видно, вспомнил шофер про восемнадцатое отделение милиции в этом переулке. Все водители тут на этом отделении спотыкаются, выжимая тормоз. Медленно - мы-де хорошие, дисциплинированные - потащилось такси вверх по переулку, миновало Геннадия. Мелькнуло за стеклом молодое женское лицо, в котором жило нетерпение. Эта женщина подалась вперед, руку протянула к спине шофера, шевелились ее губы: "Быстрей! Быстрей!"

Она? Она!

Но что-то мешало Геннадию поверить, что эта молодая женщина в такси та самая, с которой он говорил по телефону, которая заворожила его своим голосом. Что-то мешало.

А такси остановилось неподалеку от дома Кочергина, и молодая женщина гибко выскользнула из машины и побежала к дому. Она? Она! Но что-то мешало Геннадию поверить, что это она, та самая. Эта, скользнувшая за дверь, ведь он ее знал. Это была - быть не может! - известная актриса. Из молодых, из восходящих. Он был влюблен в нее по уши. Если в каком фильме она снялась, хоть в эпизоде, пусть и в плохом самом фильме, в скучном, он и раз и другой ходил смотреть этот фильм, а если то был телефильм, он усаживался перед телевизором, забыв про все дела. Она? Она! Дверь за ней закрылась. За милой, доброй, доверчивой.