Последний переход - [79]

– Кто таков?

Тот заплясал на месте от рвения:

– Есть такой! Кобылий Кирпич! Из мобилизованных.

– Да-да! – обрадовался Забелин. – Он самый. Так распорядитесь, пожалуйста.

– Обеспечь! – распорядился генерал. А гостям деликатно: – Ну-с, не смею вам мешать. Счастливо отдохнуть!

И щелкнул каблуками – сабельно лязгнули шпоры. Затем он поправил бабочку, и Егор только сейчас заметил, что рука у него холеная, с тщательно обработанными, но не слишком чистыми ногтями.

Полуприкрыв дверь, генерал удалился; долго еще слышалось слабеющее звяканье шпор по паркету.

* * *

Княженцев положил автомат и с огромным удовольствием обрушился на ближнюю к окну кровать.

– Ух-х! – всласть выдохнул он. – Кайф, братцы!..

Братцы, похоже, княжеских простодушных восторгов не разделяли. Они как-то неуверенно стали разбредаться по комнате, подходить к кроватям – Юра зачем-то подошел к одной, взялся за железную спинку, потряс ее. Лицо его выразило тягостное непонимание происходящего.

Егору же, наоборот, неизвестно отчего сделалось легко и беззаботно.

– Да плюньте вы, Юра! – сказал он. – Ну, промахнулись, бывает. Прорвемся!

Юра сложно этак повел бровями, носом, верхняя губа дернулась. Он сел на кровать.

– Да ведь… – уныло молвил и не закончил.

– Что? – Егор вскинул брови.

– Скверно.

– Не надо опускать руки.

– Я не опускаю. – Юра вздохнул. – А все-таки дурак я.

– Ну вот, надо же, экая самокритика! – рассмеялся Егор. – Ладно уж, скажите: умный!..

– Если умный, то задним умом, – вяло улыбнулся Юра. – Теперь-то я, конечно, вижу… А тогда я в таком восторге был, что наконец-то… Старался не замечать, думал, мол, ерунда. Ан нет, не ерунда!

– Как-то туманно говорите, тёзка, – удивился Княженцев.

Юра откашлялся и изъяснился более внятно:

– Когда наконец-то всё совпало, и мы все пошли к дольмену, я там, сидя внутри Юры, так ликовал, так уж ликовал… Это сладкое слово свобода! И не замечал, что ситуация-то вокруг складывается аховая… а уж если честно, то старался не замечать. Думал: пронесёт. Но – бац! – не пронесло. Эта нечисть все-таки загнала нас куда-то не туда.

Аркадий присел на соседнюю с Юриной кровать. Пружины тихо скрипнули.

– Вы имеете в виду те наваждения, которые случились там… в части, и позднее, по дороге? И уже там, на склоне?..

– И их тоже.

Здесь Юра помолчал, как бы не решаясь: говорить ли, не говорить нечто… Решился:

– Помните, там. в части, когда темень пришла, и всякая нечисть… и покойник стал смотреть на вас?

– Почему на вас? – сразу поправил Егор. – На нас.

– На нас, – согласился Юра. – Но вы помните?

– Ещё бы! И хотел бы, да не забудешь. Вы ещё сказали тогда, что это, мол, утопленник.

– Это Юра-первый сказал. Но абсолютно верно. Это утопленник. И вы его знаете.

От этого сообщения все малость обомлели, однако Аркадий моментально догадался:

– Семён?..

Юра-второй грустно кивнул.

Повисло тягостное молчание. Секунд, наверное, десять длилось оно, после чего Егор спросил изменившимся голосом:

– Как вы это знаете?..

Юра пожал плечами:

– Как? – Сплёл пальцы рук, похрустел суставами. – Да вы сами, по сути, это знаете…

Егор подумал. Кивнул:

– Да.

Понятно, что у всех у них была разная степень иммунитета к воздействию «зираткульской одури». И самой слабой эта степень оказалась у Семена. Он сначала потерял сон, там в вагоне, ворочался, не мог уснуть. У него стало путаться сознание, а потом внезапно нахлынула, наоборот, сонливость. Он слабел. И когда поплыли по реке, продолжал слабеть, жизнь уходила из него, а он, видно, не понимал, что с ним творится, да и никто вокруг не понимал… Но вот пришёл миг – и нечисть, воплотившаяся в стихию, обрушилась на них. Она обрушилась на всех, а забрала с собою только его одного…

– Ч-чёрт… – проговорил Княженцев тихо и поднялся. Сел. – И что же, он пошёл камнем на дно?

Скорее всего, так оно и есть. Так и есть… Стихия легко поглотила, утопила его, и он перестал быть Семёном, а стал – утопленником, зомби, ходячим вместилищем темных сил.

Педантизм Кауфмана не дал ему просто молча выслушать эту гипотезу.

– Минуточку, – сказал он. – Но если так… то зачем ему приходить к нам? Или этим силам посылать его? Ведь мы же его не узнали. И не могли узнать! Разве то, что смотрело в окно, разве оно было Семёном?!. Егор, ты помнишь это лицо?

Княженцев только закряхтел, стаскивая нога об ногу кроссовки – расшнуровывать было лень. Стащил кое-как, спихнул их на пол.

– Помню, – коротко ответил он.

Юра-второй, однако ж, объяснился. Предварил, правда, объяснение тем, что можно лишь предполагать… и т. п. А предполагать следует: что это кошмарное порождение, ставшее орудием зла, всё-таки ещё сохранило в себе что-то от Семёна… А точнее, поблизости от своих былых товарищей в нём последний раз вспыхнула память о том, что оно когда-то было человеком – и оно подошло, смотрело, возможно, уже не понимая, но еще чувствуя что-то неясное, зовущую тоску по былому… а затем и это сгинуло для него – навсегда.

После такого рассказа все помрачнели. Кауфман, не говоря ни слова, тоже разулся и завалился на кровать. Впечатление, понятно, было тягостное.

Потом Княженцев произнес:

– Вообще-то… логично. Следующим, стало быть, оказался Виталя.