Последний окножираф - [13]
Конец 800-х годов. Берег Балатона. Затишье. Слышно, как плещется рыба в воде. Жирный карп в густых водорослях. И вдруг — пыль и топот копыт. Пыль и топот копыт — это тактическая уловка, временное отступление мадьярского всадника. Его преследуют франки — пыль и топот копыт, пыль и топот копыт. Два франка. Выстрел из лука через плечо. Франк прижимает руку к груди. Не будет он больше жить-поживать, добра наживать.
Стреляя на всем скаку из лука через плечо, наш мадьярский витязь не видел, что у него за спиной в брачном танце порхали две бабочки, и разлучил их своей стрелой. Одна из них полетела к Балатону и сбилась с пути. Случилась беда. Крылышки ее намокли, дыхальца закрылись. Кто видел, как бьется на воде бабочка, тот знает, какое безумное напряжение возникает в эту минуту в атмосфере. Вибрации, вызванные крылышками погибающей бабочки, привели к разрушению целого города в Индии, под развалинами которого погибли тридцать тысяч жителей, по той же причине умер английский король Альфред Великий, индейцы майя покинули свои древние города, нандоры[37] захватили Фехервар, викинги высадились в Нормандии, халиф кордовский Абдурахман устроил разнос своему садовнику за неправильно подрезанный розовый куст, в Китае рухнула империя Тан, а в индейском поселении на Амазонке рабыня по имени Утренняя Заря родила пятерых близнецов, что каннибалы сочли хорошим предзнаменованием.
Лет примерно через 666 возвратная волна от предсмертных конвульсий бабочки привела к появлению на берегах Балатона двух империй, одной — к северу, другой — к югу. В одной империи солнце никогда не заходило, в другой — постоянно всходило. Граница между ними надвое расколола венгров, и венгры стали соседями венгров. Две венгерские колонии, населенные венграми и управляемые венгерской администрацией, платили дань обеим империям, Габсбургской и Османской. Османская простиралась от Адена до Алжира, от Басры до Буды и до берега Балатона. Габсбургская владела территориями от Кашши до Куско, от Теночитлана до Токая, а Балатон служил им границей. Вот так и вышло, что на закате Средневековья и на заре Нового времени венгры одновременно оказались в одной империи с инками и персами. Балатон, по которому сновали пиратские корветы, был частью общих территориальных вод двух империй. Он связывал и разделял два мира, от майя до коптов, от Тихого до Индийского океана. Ураганы еще и сегодня нередко бушуют на Балатоне. И не случайно единственная во всей Венгрии линия тектонического разлома проходит именно здесь. Пожалуй, этого и достаточно, чтобы понять, сколь опрометчивым и безрассудным деянием является стрельба из лука через плечо. Прекрасный урок хороших манер для мадьяр.
М.З., Мехмед Завоеватель,[38] сумел покорить двести городов и двенадцать государств. Завоевав Византийскую империю, он покорил и Балканы, но споткнулся о Нандорфехервар. В соответствии с тогдашними понятиями, осада Нандорфехервара была вписана в одну из страниц светлейшего султанского ума чернилами его царственной мысли. По смыслу этих оттоманских граффити, Нандорфехервар был подобен небесам, а пушек там было столько же, сколько звезд на небе. Штурмовать эту крепость миролюбивого султана вынудили сами мадьяры — этот грязный, безнравственный, обожающий пикники народец. Ради вящей доходчивости на эту тему нарисована была миниатюра. На ней изображен Мехмед, отрезающий голову Яношу Хуняди. Вот такая агитка в жанре средневековой хроники.
В нашем парламенте, в Нандорфехерварском зале, венгерский президент пожимает руку президенту турецкому. Оба ухмыляются, оба лысые. На стенах — битва не на жизнь, а на смерть. Если верить моим турецким друзьям, то оба наши народа в огромном плавильном котле истории стали братьями, мы — немножко турками, турки — немножко венграми. Может, именно поэтому связанные турецкие пленные и монахи-францисканцы на переднем плане — все лысые. И только у Хуняди волосы развеваются на ветру.
Делай как я. Семь пунктов программы Хуняди «Как стать героем»
1. Всякий, кто родился, умрет.
2. Никто не родится героем.
3. Герой рождается, когда погибает.
4. Герой погибает, исполняя свою миссию.
5. Если герой не погибает, это трагическое упущение, оно приводит к ниспровержению героя.
6. Ты — или герой, или не герой.
7. Никто не живет вечно.
Окножираф: «Твои волосы постоянно растут, каждый месяц они вырастают примерно на столько: — (1 сантиметр). А на таком участке головы растет около 200 волос».
Демонстрация в поддержку диктатуры началась с раздачи десяти тысяч постеров с четырьмя фотографиями Слободана Милошевича на каждом. Архивные снимки фиксируют для истории мимические возможности скромного диктатора и — последовательно — этапы его прощания с волосами. Расположенные на постере по четырем сторонам света, эти паспортные фотки, увеличенные в двадцать раз, служат ориентирами для лагеря его сторонников. Север — отечески благожелательный, но отнюдь не заискивающий. Восток — строг, но входит в положение, излишнее самопожертвование ему не нужно. Юг — твердый как сталь, неумолимый, это торжествующий победу полководец во главе своей армии. Запад — мечтательный член с головкой, витающей в облаках, фотограф явно застал его врасплох, губы собраны в трубочку, словно вот-вот он одарит вас поцелуем. Выбегающий вперед островок волос на макушке однозначно напоминает крайнюю плоть. Ушлые креативщики, будто передвижную выставку, таскают в толпе писанные маслом и акварелью портреты — иллюстрации неразрывной связи могущества и волосяного покрова. Верные логике иконографии плешивости, художники создали уникальные произведения, которые несут субъективный месседж, в лирическом свете изображая человека как политическое животное. Портреты находятся в постоянном движении, что является неотъемлемым свойством их пространственно-временного бытия. Для получения от этой экспозиции эстетического наслаждения рецепиенту приходится потрудиться — не то что в традиционном музейном пространстве, где взгляд зрителя, скользнув по картине, находящейся в полной зависимости от собственной статичности, оставляет его на произвол судьбы. Здесь же картины свободны от искажающего влияния жестких музейных объемов и плоскостей и органически вписаны в целостность улицы и демонстрации. Зритель, бегая за картиной, прыгая между постерами и огибая транспаранты, становится участником действия. Круговое движение картин — это авангардный прием и отсылка к раннему кинематографу, знак зрителю, что, взятые по отдельности, картины не могут являться предметом анализа и только при рассмотрении их в единстве возникает композиционное целое. Таким образом, Венера Милосская и кукла Мило находятся в коммуникационных отношениях с гигантским изображением смахивающего на Фантомаса Милошевича, и, взаимодействуя друг с другом, они раскрывают свое содержание во всем обаянии малого реализма, заставляющего нас забыть о прозаических буднях войны.
