Последний ключ - [10]

— Леди Оливия, — с облегчением выдохнул лорд Лион, — я подумал, что лишился Вашей милости.

— Я велела не приходить сегодня. Чего же Вы ждали?

— Мне редко удается увидеть Вас, зачем же терять шанс? — он понизил голос, непроизвольно стрельнув глазами в сторону моих дам.

— Рана превосходно заживает, — довольно громко сказала я, не поддержав заговорщический тон Лиона, — Полагаю, Вы уже можете сесть в седло.

— Правда? — подозрительно нахмурившись, спросил мужчина.

— Не думаю, что в Ваших планах оставаться в этом замке надолго, — насмешливо улыбнулась я, — Но если Вы сейчас же отправитесь на север, не забудьте взять с собой немного мази и достаточно теплой одежды. В горах нынче холодно, не то, что на юге. Вы ведь едете на север?

— Да, — растерянно произнес Лион и быстро добавил:

— Вы не хотите меня видеть? Вы гоните меня?

Значит, север. Так я и думала…  Сзади едва слышно хмыкнул Паллад. Я вздрогнула и обернулась — сложив руки на груди, мужчина стоял рядом и улыбался, но в его улыбке не было ничего хорошего. Он догадался о моих маневрах, похолодела я, с трудом отводя взгляд. Первым порывом было отступить и сбежать, но я отогнала эту позорную мысль. Отступать нельзя. И никто меня не остановит.

— Нет, я Вас не гоню, — очень тихо сказала я Лиону, наклоняясь и делая вид, что тщательно втираю мазь, — Совсем наоборот. Я буду ждать Вас у Красной башни, в девять вечера. И если Вы скажете об этом хоть кому-нибудь — я пропала.

Он просиял, но я не дала ему ни ответить, ни сделать хоть одно лишнее движение, способное выдать мою тайну наблюдающим за нами людям. Поспешно прикрыв заживающую рану повязкой, я встала и жестом приказала служанкам продолжить.

Надеюсь, леди Оливия Каскор, ты знаешь, что делаешь, сказала я сама себе, и твоя решимость не будет стоить ему жизни.

* * *

Я ушла, не обернувшись. А миновав высокие резные двери, и думать забыла о двух мужчинах, оставленных мною в лечебной палате. У меня впереди было еще слишком много дел.

Чтобы попасть в кладовую, следовало спуститься вниз, в Нижние палаты, не такие роскошные, чем те, что наверху. Верхние палаты (отделанные каменной резьбой и росписью, заставленные богатой мебелью, с отдельным входом со стороны замка, внутренним двориком с фонтаном) чаще всего пустовали, ибо там врачевали раны знати и богатых горожан, зато Нижние обычно ломились от больных. Всяких больных. Вонь, гам, крики и вопли сопровождали каждый мой шаг, от чужих страданий замирало сердце. Не потому ли я целых полгода заставляла себя смотреть на это, чтобы растворить в памяти видение страданий одного-единственного человека, которого не могла спасти? И спустя полгода боль по-прежнему не отпускала, но она научила меня мудрости, научила терпимости.

Мои дамы, морща носы и брезгливо приподнимая юбки, плелись где-то сзади. Они ненавидели Нижние палаты и этой ненавистью я собиралась воспользоваться. Я прибавила шагу.

Запахи кладовой окутали меня, я будто с головой окунулась в стог сена. Банки, баночки, пузырьки, коробочки, мешочки, свисающие с потолка пуки, пучки и пучочки трав…  В это царство лекарств попасть мог далеко не каждый, но Крета дал мне ключ вместе с напутствиями о лечении знатного пациента — лорда Лиона. Так что именно ему я была обязана тем, что могла без зазрения совести опустошать запасы городской лечебницы.

Руки проворно сновали по полкам, выбирая нужное, внутренние карманы, хорошо скрытые под легким верхним платьем, которое я обычно набрасывала поверх моей одежды в лечебнице, быстро заполнялись. Мази для заживления ран, порошки от коликов в животе, пучок трав от боли…  Я брала только то, что знала, в чем была уверена. Насколько хватило карманов.

Когда дверь в кладовую скрипнула, я уже выходила с баночкой зеленоватого крема.

— Мои руки, — демонстративно сунула я под нос даме по имени Ривена собственную кисть, — Они потрескались.

Ривена отшатнулась, похлопала ресницами, но ничего не сказала.

* * *

Дуна я нашла ближе к вечеру, когда короткий осенний день неотвратимо клонился к закату.

В небольшом дворике, со всех сторон закрытом высокими ровными стенами, в полном унылом одиночестве мальчишка правил короткий невыразительный меч, сосредоточенно водя точильным камнем по клинку. То ли занятие не доставляло удовольствия, то ли что-то другое было на уме, но только Дун был раздражен и хмур. Тринадцатилетний сын Эмиса Ноа не многим походил на членов своей семьи. Он был также голубоглаз и светловолос, как мать и сестра, также крепок в кости и силен, как отец, но хитрости и расчетливости своих родственников обрести еще не успел. Его идеалом была Честь, его тайной были Подвиги и Слава. В его мечтах не было места интригам, в его планы не входило стать обрюзгшим сюзереном тысяч грязных крестьян. Он жаждал стать героем, но в реальности его ждали лишь тоскливые заботы о том, как добыть побольше денег, как подремонтировать замок, сколько налогов можно собрать с восточных уделов. Дун с реальностью примиряться не желал, но когда-нибудь примирится.

Увидев меня, кузен хмуро улыбнулся. Мы с ним неплохо ладили в те редкие моменты, когда доводилось сталкиваться. А доводилось не слишком часто — в замке Дун был таким же молчуном и одиночкой, как и я.