Последний каббалист Лиссабона - [3]

В целом я старался сохранить равновесие между современным языком и встречающимися архаизмами и передать авторский язык.

Берекия не всегда последователен в записях, поскольку некоторые слова португальского языка сложно передать знаками иврита. В цитатах речи португальцев используется латиница.

Слова из иврита также записаны латиницей, чтобы их мог прочитать англо-говорящий читатель.

Прочтение рукописи Берекии вызывает интересные вопросы об истории книг на иврите, написанных в Иберии. Является ли, например, иллюстрированная Тора, обнаруженная им в генице, принадлежащей его дяде, так называемой Библией Кенникотта, которая сейчас хранится в Библиотеке им. Бодлера в Оксфордском университете? Упоминание букв в форме животных и имени Исаака Бракаренса (несомненно, того самого Исаака де Брага, для которого иллюстрировалась рукопись) наводит на мысль о верности этой догадки. Об истории этой Библии ничего не известно с момента ее написания в 1476 году вплоть до 1771 года, когда она была приобретена Оксфордом по рекомендации библиотекаря доктора Кенникотта. Вероятно, Авраам и Берекия Зарко буквально спасли ее.

А арабская версия «Фонтана жизни», что хранилась у отца Карлоса? Неужто ее и правда перевезли контрабандой в Салоники? И что с ней сталось потом? Арабский оригинал так и не был найден, одни переводы на латынь.

«Последний каббалист Лиссабона» — тоже загадка не из простых. Почему книгу спрятали в подвале дома Луго? Почему в современных ей рукописях нет ни единого упоминания о ее существовании? Неужели она никогда не издавалась? Ведь целью Берекии было предупредить новых христиан и евреев о грозящей им по всей Европе опасности, и он должен был приложить максимум усилий для того, чтобы она получила как можно более обширное распространение.

Профессор Рут Пинхель из Парижского Университета предложила мне несколько версий, которые позже я услышал от большинства экспертов в области средневековой сефардской литературы, к кому обращался за консультацией.

Во-первых, унизительные отзывы Берекии о новообращенных и его призыв ко всем евреям и новым христианам покинуть Европу, несомненно, вызвал бы гнев европейских правителей и церковной власти, в особенности же — инквизиции Испании и Португалии. Попади его работы в христианскую Европу, их бы разом запретили и сожгли.

Возможно также и то, что его пылкие призывы к эмиграции привели бы в ярость глав хрупких еврейских общин — как тайных объединений сефардов в Португалии и Испании, так и более открытых общин североевропейских земель ашкенази. Те из евреев и новых христиан, которые по духовным, эмоциональным или финансовым соображениям предпочитали остаться в Европе, тоже запретили бы творение Берекии.

Кроме того, трактовка Берекией таких тем, как секс и раскол между каббалистами и раввинской верхушкой, могла оказаться излишне откровенной для того, чтобы ее принял простой читатель. Его работа, несомненно, стала бы табу для большинства консервативных лидеров, противостоящих утрате духовности в среде евреев.

Я бы упомянул еще одну теорию, хотя она вызывает у меня сомнения. Возможно, Берекия сам запретил печатать свои работы. Не только из нежелания раскрывать имена тайных евреев, упомянутых в текстах, но и потому, что прекрасно знал об отлучении, грозящем за так называемую ересь.

Он безумно хотел предупредить евреев о том, какие опасности провидел его дядя для евреев, останься они в Европе, но больше его страшила возможность стать изгоем в своей общине, как век спустя стал Барух Спиноза. Возможно, он и распространял втайне копии своих работ, беря с людей клятву в том, что они не станут разглашать их содержания и даже упоминать об их существовании. Возможно, именно поэтому у них и не было титульного листа.

И еще один, более тоскливый вариант: вполне возможно, что Берекия погиб, пытаясь уехать из Португалии и спасти двоюродную сестру Резу. И все копии работ, которые он сделал и пытался вывезти в Иберию, исчезли вместе с ним. Сохранились лишь те, что были спрятаны в тайнике здесь, в Константинополе.

Что касается самого тайника, вероятно, он был зацементирован во времена нацизма: цемент, покрывавший его, относится как раз к тому периоду. Не следует забывать о том, что многие новые христиане действительно эмигрировали из Португалии в XVI–XVIII веках, преимущественно в Турцию, Грецию, Северную Африку, Нидерланды и Италию — страны, которые позже были опустошены или подмяты Германским Рейхом. К примеру, в результате эмиграции новых христиан, к концу XVI века один Константинополь мог похвастаться еврейской общиной в тридцать тысяч человек и пятьюдесятью четырьмя синагогами — самыми крупными в Европе.

Во время второй мировой войны большинство евреев Иберии, живших в Греции, Югославии и других южно-европейских странах, в общей сложности более двухсот тысяч, были арестованы и казнены в газовых камерах. С точки зрения призыва Берекии к евреям и новым христианам уйти из христианской Европы интересно то, что еврейские общины мусульманской Турции были защищены законодательством и полностью спаслись от уничтожения. Но даже если и так, владелец — или владельцы — рукописи Берекии, возможно, родители Луго, должны были опасаться того, что волна геноцида захлестнет и Турцию, как сам Берекия за четыреста лет до этого опасался, что инквизиция, охватившая Кастилию, доберется и до Португалии. Инквизиция окончательно установилась в Португалии в 1536 году, спустя пятьдесят лет после ее начала в Испании и всего лишь через шесть лет после того, как Берекия завершил свою последнюю рукопись.