Последний каббалист Лиссабона - [18]

— Ничего, — сказал он с отсутствующим видом, словно его посетило видение.

До конца трапезы он не проронил ни звука, только закончил церемонию словами вечного возвращения домой, в этот раз почему-то павшими на нас оглушительной пустотой:

— В следующем году в Иерусалиме.

На рассвете следующего дня у калитки таинственным образом оказался свиток, ставший ответом на мамин вопрос. Условным языком новых христиан он извещал: «Шестнадцать ласточек не вернулись в свои гнезда прошлой ночью, и их поймал фараон. Ваша птичка, Реза, была среди них».

Как выяснилось, Резу вместе с остальными гостями ее тайного седера арестовали прошлым вечером и бросили в городскую тюрьму. Кто-то дал нам знать об этом. Увидел ли это дядя в своем мистическом прозрении или всего лишь догадывался о том, что случилось нечто ужасное?

Пока я читал записку, мама сообщила:

— Эсфирь и дядя отправились просить влиятельных новых христиан выступить в суде. Они надеются, что у кого-то достанет сил помочь.

Шла суббота, долгий день перед вторым священным вечером Пасхи. В такие дни я бывал ужасно набожным, поэтому решил помочь поскорее вызволить Резу, с утра и до вечера проведя в молитвах. Но, к несчастью, это не принесло результатов. Незадолго до заката домой вернулись дядя и тетя — покрытые пылью и отчаявшиеся.

— Один из судей общины попробует вмешаться, — сказал учитель без особой уверенности в голосе и принялся ожесточенно чесать макушку. — А остальные… льют слезы и оскорбляют слух ложью.

Следующим вечером дядя, совершенно подавленный заточением Резы, спустился ко мне в подвал и впервые заговорил о возможности уехать из Португалии.

— Если я попрошу тебя покинуть эту страну навсегда, ты уедешь? — спросил он.

— Да, если придется, — ответил я.

— Хорошо. Но твоя мать… она сможет?

— Ей страшно. С известным врагом легче справиться, чем с тем, о котором ничего не известно.

— Верно. И, если останется твоя мать, скорее всего, останется и Эсфирь. И Реза, теперь, когда она вышла замуж и хочет иметь семью. Только бы она вернулась домой.

— Вот что огорчает тебя так сильно? Ты хочешь уехать? Но если ты скажешь…

Дядя отмахнулся от моих расспросов и принялся читать молитву девы Эсфирь. Она имела для нас всех особое значение, поскольку сама Эсфирь также была вынуждена скрывать свою веру.

— Помоги мне, ибо нет мне помощника, кроме Господа. Беру я жизнь свою в руки свои…

Его собственные руки сжались в побелевшие кулаки, губы дрожали. Подскочив, я прикоснулся к его плечам. Его глаза блестели от слез. Бедный дядя, подумалось мне, Португалия истощила его тело.

— Еврейские судьи помогут освободить Резу, — сказал я. — А потом, если захочешь, мы уедем. Мы сумеем как-нибудь убедить всех. Но тебе нужно отдохнуть. Идем, я отведу тебя наверх. Можешь положиться на меня, пока все не уладится.

— Нет, останемся здесь, — ответил он. — Пожалуйста. — Соглашаясь с моим желанием помочь, он попросил: — Отведи меня к ковру. Дух молитвы помогает мне.

Мы сели рядом в молчании, и дядя подолом халата вытер слезы. Потом он положил ладонь мне на голову и прерывающимся голосом спросил:

— Где пергамент с нашими именами, который я отдал тебе?

— Я храню его на груди.

— Хорошо. — Он ласково улыбнулся. — Спокойнее знать, что он при тебе.

Я схватил его за руку.

— Послушай, дядя, что бы ни…

Он заставил меня замолчать, сильно надавив на лоб.

— Ты достойный наследник, — сказал он. — Хотя я и кричал на тебя в минуты гнева, но никогда не жалел о том, что сделал тебя своим учеником. Никогда. Прожив немного дольше и вложив в дело больше молитв, ты станешь великим иллюстратором. Твой отец сказал мне как-то: «В сердце моего Бери живет лев Каббалы». И он был прав. Конечно, великое благо носить в себе такого льва. Но дикий зверь, пусть даже рожденный Каббалой, временами становится неуправляемым. А теперь слушай внимательно. До сегодняшнего дня он почти не вмешивался в твою жизнь, поскольку ты проводил ее в стенах ученичества. Но как только ты выйдешь в большой мир, когда происки Нижнего Царства будут идти наравне с молитвой, тебе придется нелегко. Потому что ты никогда не сможешь носить маску, как большинство из нас. Всякий раз, как ты попытаешься надеть ее, ты будешь слышать в себе рычание льва. Именно поэтому ты так болезненно переживал обращение — и поэтому, возможно, Бог послал тебе видение. Тебе никогда не будет легко. Возможно, тебе иногда придется уходить от людей. Или мучиться от их приземленных суждений. Но сдерживай льва внутри себя. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я кивнул, и он продолжил:

— В таком случае хватит разговоров. Горе наставнику, который наполняет сердце ученика гордыней. Нам со всех сторон грозит опасность и, если мы хотим выжить, нам придется много работать. Это гораздо важнее природного дара или наклонности. Твой лев должен работать!

Мы с дядей сидели за столами. Рисуя сцену, изображающую Хамана и Мордехая, он принялся мягко изучать меня. Я чувствовал его взгляд и понимал: он пытается напомнить себе, что мир остается прекрасным, несмотря на арест Резы.

На следующий день, в воскресенье, сразу после того, как колокол на кафедральном соборе отзвонил сексту, в наружную дверь маминой комнаты постучали. Она позвала меня. Я выбежал из подвала наверх, сжимая в руке ненужную кисточку из горностаевого меха. Посреди ее комнаты стоял чернокожий раб, прекрасный как ночь. Он был одет в куртку из тончайшего синего шелка и желтые рейтузы. В руке он сжимал письмо, запечатанное красной восковой печатью.