Последний из праведников - [82]

Только Праведники не умирали таким поспешным и огорчительным образом. Наступал день, когда Праведник доказывал свою праведность, и во всей вселенной устанавливался такой порядок вещей, какой был нужен, чтобы приготовить ему смертное ложе: короли разжигали войны, правители устраивали погромы. Им же, Праведникам, не приходилось даже пальцем шевельнуть: начиная со времен Рабби Иом Това, все до последней мелочи было предусмотрено. Из их кончин никакого примера позаимствовать нельзя, поскольку никто из них не шел, как Эрни, навстречу Божьей воле.

Впрочем, и то верно, что ни Праведники, ни умершие соседи не оказывались в положении Эрни. Ни туберкулеза, ни пыток, ни истязаний — ничего нет. Есть только Эрни на чердаке.

Из окошка донеслось пение птицы. Эрни Леви встал, размял затекшие ноги. Оставалась последняя возможность: выброситься из окна уборной, которое тоже выходило во двор. Он подбежал к дверям, но тут почва ушла у него из-под ног — так сильно заболела рана на лбу и прищемленные пальцы. Очнулся он на полу, в висках еще стучало, но боль прошла. А все из-за проклятого леденца, который завалялся у него в подкладке штанов. Не успел он положить его на язык, как по жилам разлилась боль, скрытая под сладкой оболочкой удовольствия. Поднявшись с пола, он почувствовал, что до того увеличился в размерах, что голова на удлинившейся шее раскачивается из стороны в сторону от своей тяжести.

Лестничные перила помогли ему спуститься на один этаж. Уборная находилась там, как раз против комнаты господина и мадам Леви. Опять потекли по щекам слезы! «Я же не плачу, чего это они текут сами собой? — удивился Эрни. — И ноги дрожат так, что их не унять, хотя мне совсем не страшно».

Раковина уборной стояла в глубине под квадратным окошком, через которое лился поток солнечного света, застывавший желтым прямоугольником с бесчисленными пылинками внутри, которые плавали, как крохотные рыбешки. Эрни поднял крышку, чтоб зря не пачкать ее, и стал ногами на борта раковины вровень с оконной рамой. Проем достаточно широкий, плечи вполне пройдут, но сначала нужно просунуть голову, а затем уже туловище, и тогда под тяжестью своего веса он полетит на землю. Собственно, он просто вывалится из окна, а не прыгнет в пустоту. «Голова наверняка разобьется как яйцо, даже лица нельзя будет узнать», — подумал он и снова пожалел, что не может нормально броситься с крыши.

Ноги так дрожат, что, того и гляди, он потеряет равновесие и свалится в раковину. Вот уже несколько секунд, как в них, видимо, бес вселился и только для того, чтобы поспорить со спокойствием его души. Нет, слез больше не было: коварный враг целиком ушел в ноги и командовал ими, как хотел. Поведение ног настолько не вязалось с его волей, что он едва ли удостоил бы их взглядом, но опасаясь, как бы они не сбросили его со стульчака, Эрни решил осторожно опустить их на пол, чтобы утихомирить внезапное смятение души.

Минуту спустя он заметил, что машинально разглядывает предметы на полочке. До умывальника солнце не доходило, и, окутанные тенью, они сливались в один общий контур, по которому мальчик рассеянно проводил взглядом, как по вершинам горной цепи. Его внимание привлек бритвенный прибор, который стоял на самом краю, — вот-вот упадет.

Мысли вдруг успокоились, из сердца ушла тоска, глаза и ноги стали снова послушными.

Он подошел к полочке. В коробке лежали еще не тронутые лезвия, каждое в отдельной обертке. Вынутое из бумажки, лезвие сверкало на ладони, как драгоценная камея. Жаль, что, подравнивая бороды, ни дедушка, ни господин Леви-отец не пользуются такой бритвой, как в парикмахерских. Некоторые люди одним движением руки перерезали себе горло такой бритвой. Говорят, она такая острая, что достаточно поставить ее под прямым углом к телу — и готово. Можно так легко себя зарезать, что даже не почувствуешь прикосновения бритвы.

Эрни Леви положил левую руку на край умывальника и, проколов уголком лезвия нежную голубоватую кожу, сделал насколько смог глубокий разрез. Вытащив лезвие, он увидел на нем капельку крови. Странно: и боль не чувствовалась, и на руке почти ничего не заметно, только маленькая розоватая полоска, будто мушиный укус. Не успел он это подумать, как полоска рассеклась и из нее сплошным потоком полилась кровь. Значит, получилось.

Он вернулся к раковине, чтобы зря не пачкать пол. Теперь у мадам Леви-мамы не будет лишней работы: кровь стекает в воду. Она льется из руки, как из клюва курицы под ножом резника. Эрни как-то носил курицу к резнику. Он помнит, как она бешено дернулась под ударом ножа, потом безнадежно дрогнули крылья, и она затихла, хотя была еще жива, иначе откуда бы взялась кровь, верно? Эрни эту курицу есть не стал и к другим тоже больше не притрагивался, потому что уже знал, как они попадают в тарелку. И теперь вот часть его существа продолжает биться, как та курица, наверно, потому и начали снова дрожать ноги.

Руку свело, и она стала совсем похожей на окровавленный клюв, а рана показывала, где начинается куриное горло. Эрни складывает пальцы в щепоть, и клюв сечет воздух от страха, а вот и круглый куриный глаз блестит.