Последний интегратор - [9]

— Я и теперь за вас. Но я не могу, когда все давят. Учителя, родители, управление образования.

— Кто давит? Назовите имена, должности. Мы будем разбираться с ними.

— Боюсь, вы не понимаете. Нет никакой гидры, которой вы можете отрубить головы и тем самым восстановить справедливость. Иначе вам придётся рубить головы всем.

— Непонятная метафора.

— Не притворяйтесь дураком, у вас это плохо получается. Вспомните, как наша гимназия стала совместной. Это не моя воля, такие вопросы решает родительский комитет. Один родитель предложил, а остальные поддержали. И учителя были с ними. Теперь другой родитель предложил сделать гимназию раздельной, а остальные снова поддержали. И учителя с ними.

— А родители-кханды, — сказал Карапчевский. — Они тоже поддержали?

— Они промолчали, — мрачно произнёс директор.

— А вы их спрашивали?

— Спрашивали. Я разговаривал с каждым. Я просил их выступить. Хотя бы для соблюдения процедуры. Мне отвечали: нам это не нужно. На последнее собрание кханды вообще не явились.

— А дети? — спросил Карапчевский. — Где ваша хвалёная детская демократия? Девять лет они учились вместе, а теперь предали своих товарищей. Этому вы их учите?

Лицо директора помрачнело ещё больше. Переход на детей ему не понравился.

— Давайте не перекладывать взрослые проблемы на детские плечи. Мне хватает того, что родители прикрываются заботой о детях. Предательство? У меня в двенадцатом классе мальчики подрались из-за этого. Я не хочу, чтобы среди них началась гражданская война.

— Она уже идёт много лет, — сказал Карапчевский. — Вы вырастили новое поколение людей, поколение интеграторов. Теперь, когда они повзрослели и хотят высказаться, вы говорите: они дети, пусть играют в игрушки. Вот мой новый сотрудник Иван — тоже недавний гимназист, теперь студент. Ему вы тоже посоветуете играть в игрушки?

— И студенту невредно иногда поиграть, — миролюбиво сказал директор. — Как вы относитесь к игровым автоматам, Иван?

Я вспомнил, что недавно просадил всю мелочь, когда пытался достать плюшевого мишку для Майи.

— Родители, дети… — сказал Карапчевский. — Но какова ваша роль? Раньше вы имели влияние в этих стенах. Ваше слово теперь ничего не стоит?

— Стоит, Саша, — сказал директор. — Стоит. Когда оно не противоречит общему мнению.

— Почему я узнаю об этом самым последним?

— Потому что вы бы ничего не сумели исправить. Потому что вас бы и слушать не стали.

— Я хочу, чтобы меня выслушали, — сказал Карапчевский. — Соберите родительский совет, и я попробую их переубедить.

Директор засопел носом, как насос.

— Я предупредил… — глухо сказал он. — Я предупредил, что уволюсь, если решение будет принято. Решение принято.

Он с трудом поднялся из-за стола и подошёл к окну. Заложив руки назад, он долго смотрел во двор. Слышалось только сопение. Карапчевский подошёл к директору и с тревогой заглянул в его лицо. Директор снял очки. Карапчевский махнул рукой, чтобы я уходил.

Перемена кончилась. В коридоре никого не было. На подоконнике лежала забытая кем-то — или нарочно оставленная? — книга «Чёрная земля фараонов». Старая книга, но издание прошлогоднее.

Из-за угла показались двое мальчишек из шестого или седьмого класса. Они неспешно подошли ко мне. Один — тот, что пониже, — смело сказал:

— Здравствуйте! Вы новый учитель?

— Нет, — ответил я.

Мальчишки не отходили.

— Уроки прогуливаете? — спросил я.

— Не прогуливаем, — серьёзно ответил тот, что пониже. — У нас учитель заболел. Остальные в библиотеке, а мы тут.

Второй — тот, что повыше, — откинул чёлку со лба. Кончики волос были опалены огнём.

— Слушай, что это у вас у всех за галстуки? — спросил я.

— Это символ нашей гимназии, — ответил тот, что пониже.

Мальчишки всё не уходили.

— Нравится вам тут учиться? — спросил я, чтобы что-нибудь спросить.

— Очень нравится, — сказал тот, что пониже.

Он засиял от гордости. Тот, что повыше, презрительно фыркнул. Он оставался на месте только ради приятеля.

— А у вас в классе есть кханды? — спросил я.

Тот, что пониже, перестал сиять. В его взгляде мелькнуло подозрение. Тот, что повыше, опять дёрнул головой и отвернулся. Как будто ему было противно слушать меня и просто находиться рядом.

— Пошли уже! — сказал он приятелю, но смотря в другую сторону.

— До свидания, — тихо сказал тот, что пониже.

— До свидания, — сказал я.

Когда они уходили, тот, что пониже, прихватил «Чёрную землю фараонов».

* * *

Карапчевский не раскрывал, чем закончилась встреча с директором. Мы шли тем же путём, которым я шёл в субботу с Артёмом, Майей и Денисом. Карапчевский смотрел вперёд. Он высоко задрал голову, лицо его было угрюмо.

Я устал — не от ходьбы, конечно, а от постоянных встреч с новыми людьми. Давно у меня не было такого насыщенного событиями дня.

В аллее у театра Карапчевский сел на скамейку и сказал:

— Вам, Иван, сегодня никуда идти не надо?

— Вроде нет.

— Тогда посидим здесь немного, а то голова раскалывается.

Я сел рядом. На афишной тумбе краснели огромные буквы «Антоний и Клеопатра».

— Александр Дмитриевич, — сказал я, — я так и не понял, какие у меня обязанности.

— Я ведь уже говорил: смотреть и думать. Мне нужен свежий взгляд на то, что происходит. Вот прошёл день. Какие ваши мысли? Что вы думаете о том, что видели?