Последний император - [33]

Окончательно он пришел в себя уже в больничной палате. Над ним нависала фигура генерала Мефки. Аятоллы поблизости уже не было.

— Вы отправляетесь в Америку, — сказал генерал, снова дотрагиваясь до усов.

Внезапно Рашид понял, что это вовсе не жест, оставшийся со времен старорежимного упадка, — просто генерал пытался скрыть довольную улыбку. Никто не испытывал к Революционной гвардии такой ненависти, как армейские офицеры, ведь Пасдаран напрямую подчинялся аятолле и захватил первенство во многих сферах влияния, прежде безраздельно принадлежавшее армии.

— Но это же отвратительная, насквозь прогнившая страна, полная неверных и грешников! Они едят свинину, их бесстыдные женщины не закрывают лица, у священников нет бород. Неужели Аллах допустит, чтобы истинный верующий был обречен на такую муку?

— С каких это пор ты стал истинно верующим, грязный вор? — Генерал решил говорить в открытую. — К тому же Е мы не требуем, чтобы ты оставался там. Возьми с собой американца — он в таком отчаянии, что поможет тебе совершить любое преступление, лишь бы снова попасть на родину.

— Уж лучше я отправлюсь воевать на фронт, — отозвался Рашид Шираз, и, как ни странно, на этот раз он говорил искренне.

— Конечно, нам нужны добровольцы, и ничто не доставило бы мне такого удовольствия, как знать, что ты стоишь перед неприятелем, способным дать достойный отпор. Но великий аятолла уже принял решение, так что ты поедешь в Америку.

* * *

Ламар Бу проклинал царившую вокруг кромешную тьму. Ничто уже не поможет — ни молитвы, ни вера. Господь не желал его слушать, и темнота продолжала властвовать над тесной каменной камерой. Даже когда ему приносили миску с водянистой похлебкой, ни единый луч солнца не проникал в глубину тегеранской тюрьмы Эвин. Они держали его в темноте, чтобы окончательно сломить, но он и так уже рассказал все, что знал, и теперь терзался угрызениями совести.

Поначалу он винил себя в том, что потерял веру. Но Преподобный-Генерал обещал, что они будут в полной безопасности, пока он держит в руках знамя Святого крестового похода. «Господь оберегает вас, своих агнцев», — говорил он. Да, Ламар Бу был агнцем божьим, высоко несущим гордое знамя Христа. А теперь, когда они выжали из него правду, Ламара посадили в темную камеру, вместо отхожего места в которой была просто дыра в полу, наполненную отвратительными насекомыми, и он решил, что в следующий раз, когда его придут допрашивать, будет держаться до последнего.

Но никто не приходил. Появлялись лишь миски с жидким супом, в камере продолжал клубиться зловонный воздух, и все это в полной темноте.

Ламар в отчаянии кричал, проклиная тюрьму, Преподобного-Генерала, самого Господа. Все это ложь, грязный обман, которому он зачем-то поддался!

Услышав его стенания, сначала по-английски, потом перешедшие просто в бессвязный лепет, тюремщики пришли в радостное возбуждение.

— Твой бог покинул тебя, американец! — издевались они. — Если ждешь избавления, нужно просить милости у Аллаха, ты ведь теперь на его земле. Как тебе это нравится, а, американский дьявол?

Иногда сквозь стены доносились далекие, неясные крики. Только их монотонный шум позволял предположить, что время не застыло на месте.

«Смерть Америке!» — скандировала толпа. Это продолжалось так долго, что стало напоминать привязавшуюся мелодию, которую ненавидишь и все же напеваешь снова и снова. Тот же самый крик преследовал и американских заложников, которых продержали в плену 444 дня, а ведь они были дипломатами и гостями страны — Ламар же всего-навсего сознавшийся в своих преступлениях оккупант и шпион.

Когда он уже окончательно потерял счет времени, Ламар Бу поймал себя на том, что шепчет эти слова вместе с толпой. Конечно, он не верил в то, что говорит, но это была единственная возможность хоть как-то перекликаться с людьми, тонкая грань, отделявшая его от помешательства.

— Смерть Америке, смерть Америке! — шептал Ламар Бу, и слезы стекали по его грязным щекам.

В тот день, когда открылась тяжелая дверь, ведущая в камеру, крики прекратились. На этот раз вошедший принес с собой фонарь, и Ламар вскрикнул от рези в отвыкших от света глазах, прикрывая лицо рукой.

Человек присел рядом с ним на корточки и, потянув пленника за волосы, заставил разомкнуть ресницы.

— Смотри, смотри, христианская бестия. Тебе не укрыться от света Аллаха! Ты будешь внимать его божественному сиянию, а если не сможешь, он выжжет твои нечестивые глаза!

— Оставьте меня, — пробормотал почти смирившийся со своей участью Ламар, — я хочу домой, к родителям...

— А нам нужен этот сатанинский жрец, Элдон Слаггард, — прошипел в ответ голос. — Ты не знаешь меня, христианский выродок, но это я спас тебя тогда. На танкере. Я сшиб тебя с ног, и только благодаря этому ты еще жив. А теперь я сделаю тебе еще одно одолжение.

— Жаль, что меня не убили, — простонал Ламар Бу, страдая от просачивающегося в его сознание света. Свет был красный — все вокруг словно затянуло красной пеленой, но боль, нестерпимо резавшая глаза, постепенно проходила.

— Я отвезу тебя обратно в Америку, в Сапульпу, штат Оклахома. Ты ведь хочешь этого, Ламар Бу?