Последний довод - [3]

«Гуси» шли прямо к часовому. Вовремя. Я, грешным делом, предполагал, что мне придется полежать на прохладной земле, дожидаясь смены часового, а это не очень приятно. Земля в марте еще не прогрета солнцем, так и простыть недолго. Тем более мне, имеющему не только три ранения, но и две контузии. Одна из контузий как раз в области крестца, и заработать радикулит, лежа на холодной земле, очень легко. Но некие высшие силы обо мне позаботились и привели смену часового как раз к моменту моего прибытия к штакетнику.

Теперь я должен продемонстрировать свою, грубо говоря, боевую технику. Я готов к такой демонстрации. Дожидаюсь момента, когда смена приблизится к часовому и заведет разговор. Дождался. Яблоко и палка летят за штакетник. Мягко, без стука. Я, прикрытый с той стороны кустами, выпрямляюсь, ловлю момент, когда разговор будет самым, на мой взгляд, оживленным, кладу руки на штакетник, пробую его крепость, толкаюсь – прыжок, мягкое приземление, и вот я уже на той стороне. И снова у меня в руках яблоко и палка. Меня никто не услышал и не увидел…

Что такое «дело техники» – понять несложно. Только не следует думать, что техника – это обязательно бульдозер или экскаватор, в худшем случае легковая машина или даже самокат. Существует техника передвижения человека, нанесения удара. Существует даже техника мышления.

Для меня все остальное стало именно «делом техники».

Понизу кусты не такие густые, как поверху, поэтому я лег на землю и подполз к месту, где происходит смена часового, практически вплотную. Нас разделяли только кусты, под которыми я и лежал. Если поднять голову, я ничего не увижу, настолько крона кустов плотная. А так, понизу, – вижу ноги четверых людей и разговор их слышу. Но он – ни о чем. Одни грубоватые реплики и подколы… Кто-то из пришедших яблоком хрустел, а потом огрызок полетел в сторону и чуть в меня не попал. Я слегка обиделся, но яблоко подсказало, что за люди сидят в том доме, мимо которого я пробирался через двор. Это караул, оставленный другими бандитами, уехавшими в соседнюю деревню. Я в окно видел как раз троих. Они и пришли к подвалу с пленниками, видимо, поочередно караулить планируют. Так им, наверное, приказали, и они стараются выполнить приказ.

Если только я позволю его выполнить. А я настроился так, что не позволю!

Мало того что мне активно не нравится, когда в мою сторону огрызками яблок бросаются, мне еще и не нравится, когда людей, с мнением вооруженной силы не согласных, хватают, бьют и закрывают в подвале. Это следует пресекать в корне.

Трое ушли, неторопливо зашлепав своими «гусиными» лапами. Часовой остался. Свеженький. Я оперся ладонями о землю, отжался. В ладонь мне больно уперся острый камушек, и ему сразу нашлось применение. Как только стихли вдали «гусиные» шаги, я взял камушек и бросил его через крышу за угол дома, так, чтобы он на металл крыши за углом попал, а потом скатился. Камушек звонко стукнулся, задел крышу и скатился тоже не беззвучно. Часовой мгновенно среагировал на звук, поднял перед собой автомат и, не опустив предохранитель в боевое положение, вытянув вперед голову, зашлепал в сторону звука.

А я нашел применение яблоку, бросив его туда, где только что стоял часовой. А он обошел вокруг дома, и я услышал, как он шипит:

– Кис-с-с… Кис-с-с…

Видимо, решил, что звук раздался по вине какой-то кошки, и вернулся на свое место. Туда, где был вход в подвал. Яблоко часовой увидел сразу, удивился, посмотрел в ту сторону, куда ушли его товарищи, потом наклонился, поднял его, протер руками, даже понюхал. А когда выпрямился, перед ним уже стоял я. Стоял и улыбался.

– Ты… – растерялся часовой. – Ты хто?

Мой камуфлированный костюм ввел его в заблуждение, но оружия в моих руках он не увидел. Палку за оружие часовой не посчитал.

– Привет… – сказал я как можно мягче. – Я – Последний довод…

– Привет… – испуганно и почти шепотом ответил часовой.

И я тут же нанес ему палкой резкий и сильный колющий удар под основание носа. При ударе в челюсть передавливаются определенные нервы, и на какое-то мгновение прекращается подача крови к мозгу – человек теряет сознание, но потом часто помнит, что с ним произошло, особенно если видел сам момент удара. Он осел мне под ноги, а я одной рукой схватил его за затылок, второй за челюсть, шагнул ему за спину и резко дернул челюсть влево. Звучно хрустнул шейный позвонок. С бандитом было покончено.

Однако радоваться было рано. Я обыскал карманы часового и не нашел в них ключи. А замок на двери висел солидный, руками его не сломать. Портить автомат, используя ствол вместо ломика, тоже не хотелось. Я рассчитывал, что автомат этот еще может пригодиться. Или мне, или старшему сержанту контрактной службы Волоколамову. Но не зря говорят, что детская память – самая цепкая. Когда-то я сам ходил в эту начальную школу и запомнил, где висел пожарный щит. Помимо пожарных ведер, там должно быть и еще что-то. Обежав школу, я нашел пожарный щит и вытащил из него лом. Такого инструмента замок, естественно, не выдержал, сломался при первом же нажиме. Я распахнул дверь, достал из кармана фонарик, подсвечивая себе под ноги, спустился по лестнице, не забыв взять с собой лом и повесить на плечо ремень автомата часового. И не зря. По крайней мере, не зря захватил лом. Сама котельная, расположенная справа, была пуста. Но по левой стене было несколько дверей, на которых висели замки – помещения использовались как сараи для всякого хлама, который выбросить иногда бывает просто жалко, а использовать по назначению уже невозможно.