Последний долг - [19]
— Но, сэр, я ничего не знаю. — Разговор начинает меня забавлять.
— Да, но ты мог бы задать кое-какие вопросы, и я убежден, не все в городе отказались бы отвечать.
— Но комиссия меня не просит. И вообще это не мое дело. Я солдат, мой долг воевать, отстаивать мой участок фронта. Я не имею никакого отношения к разбирательству. Они знают, что я только солдат.
Он качает головой, и мне кажется, что на его лице разочарование.
— И все же я думаю, газетчики заблуждаются, — говорит он. — Уверен, что этих людей нельзя выпускать, пока вся правда об их поступках не выйдет наружу.
— Согласен, сэр, — уступаю я. Он так огорчен, что я должен с ним согласиться.
— Ладно, майор, — Он снова берет в руки шайку и посох и поднимается. — Не буду тебя задерживать. День быстро стареет, а у нас еще столько дел.
Он берет стакан и допивает виски.
— Большое спасибо за посещение, вождь, — говорю я, тоже вставая. — Надеюсь, мы скоро увидимся.
— Да-да. Очень скоро, майор, очень скоро.
Он важно и неторопливо выходит из дома. Я следую за ним на почтительном расстоянии.
— Думаю, что попозже я к вам заеду, — говорю я. — Тогда мы сможем поговорить обо всем. К сожалению, сегодня утром я немного спешу.
— Что ты, что ты, что ты! Не беспокойся. Заезжай, когда освободишься. Такое время, что есть о чем поговорить.
— Совершенно верно, вождь.
— Ладно. До свидания, майор.
— До свидания, вождь.
Он вытягивает велосипед из стойки и поднимает педаль. Я стою поодаль как хозяин, провожающий гостя, Он вешает посох на руль и заносит над рамой правую ногу, однако халат цепляется за багажник. Он шипит, бранится, ставит ногу на землю и подбирает полы. Мне послышалось, он сказал: «Только посмей» — или что-то вроде того. Точно не помню. Итак, он снова твердой рукой устанавливает велосипед, заносит ногу, садится на седло и трогается.
— До свидания, вождь, — кричу я вслед.
Он не откликается. Только машет рукой и уезжает. И на велосипеде он сидит величественно, как человек, у которого нешуточное богатство. Снова он трезвонит без умолку на свободной дороге и у ворот, где часовые уже почтительно подняли перед ним бамбуковый шлагбаум. Аллах, этот человек — нечто!
Я возвращаюсь к себе. Сажусь за стол — такой разговор надо обдумать. Возможно, за ним ничего не скрывается. Я уверен, что вождь — порядочный человек. Конечно, когда у человека много накапливается на душе, ему иногда надо дать выход чувствам. Если это порядочный человек, как вождь Тодже, подобное излияние не умаляет его достоинства и величия.
И все же меня не покидает ощущение, что я сильно рискую. Что, если за этим что-то скрывается? Я постарался продумать весь утренний разговор с вождем. Эта несчастная женщина не выходит у меня из головы. Может ли вождь испытывать к ней добрые чувства, если он с такой злобой говорит о деятельности ее мужа во время оккупации и даже одобряет его арест? Как яростно он осуждал его предательство! Может быть, это лишь справедливо. Но почему он возражал против того, чтобы я взял ее под охрану, — если бы он действительно заботился о ее безопасности, он не придумал бы для нее лучшей защиты от горожан, жаждущих мести.
Поэтому я принимаю решение. Я готов должным образом оказывать вождю уважение, но не больше того. Уважение уважением — но на мне лежит обязанность защитить жену Ошевире и установления федеральных властей. У этой женщины такое же право свободно жить в городе, как и у всех остальных горожан, и я никому не позволю лишить ее этого права. Если она погибнет, позор надет на меня.
Я зову денщика. Он тотчас является и становится смирно.
— Вольно, Домбрае, — говорю я.
— Слушаюсь, сэр. — Он становится вольно.
— Скажи, откуда родом капрал Акпотерабо?
Он глядит в потолок и пытается вспомнить.
— Он не местный? — спрашиваю я.
— Не думаю, сэр. — Он неуверенно качает головой.
— Ладно, ты знаешь кого-нибудь из наших солдат, кто родом из этого города?
— Да, сэр.
— Кто?
— Рядовой Окумагба, сэр. Из роты «Б».
— Из моей собственной роты?. Прекрасно. Сейчас же пришли его ко мне.
— Слушаюсь, сэр. — Он отдает честь и убегает. Что-то надо немедленно предпринять. Иначе совесть меня замучит.
Денщик возвращается с Окумагбой, тот вытягивается, лицо его злей, чем у дьявола.
— Ты свободен, Домбрае.
— Слушаюсь, сэр!
Я поворачиваюсь к Окумагбе:
— Вольно.
Он становится вольно.
— Ты родом из этого города?
— Да, сэр. — Он отвечает с готовностью и гордо улыбается.
— Прекрасно, — говорю я, потирая пальцем пос. — Ты знаешь человека по имени Ошевире — того, который сейчас под арестом в Идду?
Лицо его тотчас хмурится.
— Да, сэр. — Он отвечает сквозь зубы.
Я гляжу на него в упор:
— Что ты о нем знаешь?
Он откашливается и глядит под ноги.
— Он поддерживал мятежников, сэр.
— Это верно?
— Да, сэр.
— А откуда ты это знаешь?
— Все в нашем городе знают, сэр. — Он переминается с ноги на ногу.
— Я это слышал. Мне интересно, откуда люди об этом знают?
Он глотает раз или два и продолжает переминаться.
— Мятежники… они всегда были в его доме, сэр… и… и он был всегда с ними. Он их поддерживал, сэр. Он их сторонник.
— Понятно, — говорю я, помолчав.
Ему здорово не по себе. У меня нет желания его мучить. Он имеет право на предубеждения, да в них он здесь и не одинок.
«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.