Последний дар любви - [23]

Сначала лорд Грей получал от нее только печальные, даже трагические послания. Затем настроение Дороти изменилось, и в письмах замелькали фразы, что не может быть лучше должности и занятий более интересных, чем воспитание наследника престола. Она счастлива находиться рядом с великим князем и будет любить его, как родного сына, более красивого молодого человека Дарья Христофоровна не видела, и счастлива будет та женщина, которую он полюбит.

Прочитав это, лорд Грей сначала не обеспокоился. Но когда и последующие послания оказались в том же роде, он озадаченно приподнял седые брови. Нечто большее почудилось ему в этих дифирамбах, чем просто восхищение наставницы воспитанником, который по возрасту годился ей в сыновья. Что-то билось в этих строках, ощущался в них опасный сердечный трепет, который насторожил сэра Чарльза. Ведь он знал Дороти двенадцать лет – видел ее насквозь.

«Господи спаси! – с ужасом подумал этот старый атеист. – Если бы сие написала другая женщина, я бы мог решить, что она просто влюблена в юного русского принца! Но Дороти… нет, не может быть! Я отлично помню, как она высмеивала леди Мельбурн, которая влюбилась в Байрона, бывшего младше ее на двадцать пять лет! А тут… сколько сейчас Дороти? Сорок девять? А принцу Александру? Шестнадцать? Тридцать три года разницы! Ох, глупости, какие глупости лезут мне в голову! Конечно, этого не может быть!»

Да, этого не могло быть и не должно было случиться, однако… случилось.

Наилучший рецепт сохранения молодости известен всем мужчинам: на склоне лет влюбиться в молодую красотку. Женщины порою тоже следуют ему, но, как правило, не расчетливо. Они бессознательно повинуются неясному влечению, странной сердечной скуке, которая вдруг начинает их одолевать, подчиняются красоте и обаянию юности.

Сначала в сердце рождается просто нежность, можно сказать, что и материнская. Затем тревога, когда женщина не понимает, что с ней творится, почему жажда видеть этого мальчика становится неодолимой? Потом приходит безгрешное, восторженное желание просто смотреть и смотреть в его глаза. Но в сердце уже жалит ревность ко всем без исключения юным девицам, возникающим в поле зрения этих глаз, мучает зависть к вульгарной свежести «этих дур». Женщина вдруг осознает, что от светлого, невинного обожания остался пепел, потому что в ее сердце уже пылает страсть… порочная, пугающая, недозволенная, постыдная.

Но в том-то и беда, что ей уже не стыдно! Она счастлива пробуждением своих темных желаний, как не была счастлива никогда в жизни.

И ее осеняет последний свет молодости. Она преображается. Близкие изумлены: столь красивой она еще не была! Жар любви придает такой блеск ее глазам, что они ослепляют окружающих! Все смотрят на нее с восторгом, и он тоже! И тогда она принимает желаемое за действительное. Забывает, сколько ей на самом деле лет, а главное, какие страшные запреты стоят между ней и тем, кого она любит… любит, как никогда не любила раньше! Она искренне верит в это. Верит, что только сейчас ее настигла первая любовь, которая почему-то прошла мимо в юности. Она готова душу дьяволу продать, чтобы заполучить его! Но дьявол не отзовется на ее мольбы и не придет. Счастлива та, которой хватит сил скрыть свою любовь, промолчать. Но если безумие уничтожило ее гордость и она решается на признание… Ей предстоит увидеть изумление, оторопь или даже страх в любимых глазах. А то и насмешку… И тогда она вновь пожелает продать душу дьяволу – за то, чтобы взять назад свои признания. Но дьявол не откликнется и теперь.

И тогда она поймет, что рану в сердце не залечить никогда. Возмечтает о смерти. Но смерть обычно остается глуха к мольбам тех, кто искренне зовет ее.

Но иногда она все же слышит этот зов и приходит – только ошибается адресом…

Именно тогда умерли оба младших сына Дарьи Христофоровны.

В их смерти она винила себя, решив, что этим ударом судьба наказала ее за безумную любовь к тому, кого она, по английской манере, называла принцем. Никто не знал о ее горькой и постыдной тайне. Все пытались утешить, развлечь ее, и особенно усердствовала в этом царская семья. В глазах Николая Павловича, императрицы Александры Федоровны, их детей она видела сочувствие. И лишь глаза принца были холодны и насторожены. Может, он и жалел ее, но еще больше боялся, потому что все знал…

И тогда Дарья Христофоровна уехала из России.

Она металась по Германии, которую никогда не любила, мечтала вернуться в Англию, однако Пальмерстон воспротивился этому. В конце концов Дарья Христофоровна приехала в Париж, где встретила многих старых друзей по политическим забавам и обрела новых. Так, у герцога Брольи, тогдашнего министра иностранных дел Франции, ей представили историка Франсуа Гизо.

Он сидел рядом с княгиней Ливен за обедом, но ничего не ел, а только наблюдал за ней. Гизо поразили печальное выражение ее лица и манеры, исполненные достоинства. Она была в глубоком трауре и, ему показалось, находилась под гнетом тяжелых мыслей, потому что то начинала разговор, то неожиданно прекращала его.

Собственно, ему не нужны были никакие разговоры. Он упивался ее присутствием, ее обществом, он больше ничего не хотел, как только чтобы этот обед длился бесконечно и она всегда сидела рядом с ним.