Последний бой - он трудный самый - [13]

— Русанов, есть сигналы о готовности к атаке?

— Не от всех, товарищ гвардии подполковник! Зенитчики еще не вышли на свой рубеж.

— Давайте сигнал «444». Атака!

— Так...

— Все! Немедленно сигнал!

Между тем огонь из кирхи положил на мостовую всю цепочку атакующих. Из окон и из-за цоколя ограды густо стреляли немецкие автоматы и пулеметы. Первогвардейцы медленно стали отползать, оставляя на камнях распластанные тела убитых. Кто-то дотронулся до моего плеча. Я оглянулся: это Юра, адъютант.

— Сигнал передал. «444», — доложил он. — И ракеты.

Две зеленые ракеты, уже описав крутую дугу, падали на кирху. Разом все пришло в движение, все рванулось вперед. От танков веерами неслись пулевые трассы. Поднялись в атаку наши автоматчики. Краем глаза я видел, как развернулись и с ходу открыли огонь полковые 37-миллиметровые полуавтоматические зенитные пушки.

И тут же откуда-то справа от нас ударили вражеские «Эрликоны». Паршивая штука «Эрликон»! Каждая установка состоит из четырех 20-миллиметровых автоматических пушек, их огонь по пехоте губительный. Клубочки разрывов возникли над самой землей, словно футбольные мячи, и автоматчики залегли.

— Что они делают!? — закричал командир роты Степин.

Из дымной пелены выбежал к кирхе сам Темник, за ним, развернувшись в не очень-то стройную цепочку, два десятка командиров. Я узнал заместителя командира бригады подполковника Морозова, узнал и высокого грузного майора Винника — заместителя командира батальона по политической части, а чуть позади комбрига бежал лейтенант Шустов. В сорок четвертом году он был командиром моего танка, я хорошо знал этого преданного и смелого офицера. Среди атакующих мелькали и другие знакомые лица, но времени их рассматривать не было.

Темник размахивал большим маузером и что-то кричал. В окулярах бинокля крупно возникло его побагровевшее лицо с распушившимися усами. Он был без куртки, на гимнастерке блестели ордена.

Увидав своего комбрига, остановились отступающие от кирхи первогвардейцы. Обе группы слились. Темник только на секунду замедлил бег, потом оглянулся и, опять взмахнув маузером, устремился вперед. Теперь все бежали почти рядом с ним и уже были недалеко от ограды, когда в самой гуще атакующих взметнулся взрыв.

Все это совершилось буквально за доли минут. Еще бы две-три минуты, и мы тоже были бы там...

На войне, в бою, как правило, не хватает всегда «чуть-чуть».

— Вперед, танкисты! Вперед, хлопцы! Наши товарищи погибают! — закричал я, не в первый раз позабыв, что разговариваю по радио. Нервы... Ударил по рации кулаком. Петя Заварзин, радист, уже не впервые пытается уберечь от моих кулаков панель «РВ». Толкаю в плечо водителя бронетранспортера: — Вперед! На ту сторону улицы! — И машина прыгает, как скакун.

Гремят гусеницы, ревут моторы, над головой с раздирающим свистом несутся снаряды «иэсов», идущих сзади. Опять поднялась и бросилась к кирхе цепь автоматчиков.

После взрыва всю группу Темника закрыли дым и пыль. Теперь пыль осела. Темник и бывшие с ним офицеры лежали на мостовой.

— Поздняков! Гатиятулин! Бейте по колокольне залпами! Внимание: бить по моей команде! Прицел под основание, бронебойным... огонь!

После второго «объединенного» залпа двух рот «ИС» снаряды наконец проломили кирпичную кладку. Замолкли на колокольне орудие и пулеметы.

Танки и автоматчики метнулись вперед.

*  *  *

На искореженной взрывами брусчатке лежали тела убитых. Наши в большинстве в окровавленных танковых комбинезонах и в командирской форме... Кричали раненые. Некоторые из них цепляли за ноги наших автоматчиков, мешая им бежать вперед.

В живых осталось лишь несколько человек... Взрыв — вероятно, «Фауста» — разметал гранитную брусчатку мостовой, и каменные осколки, словно картечь, поразили людей Темника и его самого.

Я знаю: осколки камней ранят особенно страшно...

В здании кирхи еще трещали автоматные очереди, но основные огневые точки были подавлены. Из развороченного снарядом стрельчатого окна торчали ствол и искореженный щит немецкого орудия. Зацепившись, вниз головой висел на пушке труп гитлеровца-артиллериста, свежий ветерок шевелил его длинные волосы. Позади, на перекрестке, тарахтели короткие очереди полковых зениток: там боем руководил начальник штаба, и я был спокоен.

— Русанов, как дела у вас? Разведчики к каналу посланы?

— Тут небольшая контратака немцев. Отбиваюсь зенитками. Разрешите пока задержать третью роту «ИС»? А как у вас?

— Здесь все кончается. Жаль Темника и его людей. Вы доложили Смолину о наших действиях?

— Доложил. Только что приезжал офицер связи от Чуйкова. Они ругаются, что мы выскочили из их полосы, говорят, зачем помогаете чужим, почему не выходите к мостам.

— Объясни: пока мы не подавили этот узел, полк развернуть к каналу я не мог! Противник ударил бы в спину. И товарищей надо выручать!

— Примерно так я и доложил. Но вы же знаете командарма? Требует немедленно захватить мосты... С артиллеристами 35-й дивизии я согласовал: огонь по нашей просьбе откроют. Когда начинать огонь? Вы еще там задержитесь?

— Нет. Осмотримся и будем разворачиваться к Ландверу. Прикройте нас зенитками!