Последний бой майора Петтигрю - [12]

— Ваш брат был старше вас? — спросила Грейс, наклонившись вперед. Ее глаза сочувственно расширились.

— Нет. Моложе, на два года.

Последовала пауза.

— Он долго болел? — спросила они с надеждой.

— Нет, смерть была внезапной.

— Очень, очень вам сочувствую.

Она нервно теребила брошку из зеленого камня, прикрепленную к высокому воротничку блузки. Взгляд ее был устремлен в пол, как будто она надеялась обнаружить тему для беседы в геометрическом узоре линялого бухарского ковра. Две другие дамы деловито отхлебнули чай, и в воздухе так и повеяло желанием сменить тему. Грейс, однако, не сумела этого сделать.

— Его семья была с ним у смертного ложа? — в отчаянии спросила она.

Майора так и подмывало ответить, что Берти умер в одиночестве и его нашла уборщица несколько недель спустя. Хорошо было бы прикончить эту вялую беседу с особой жестокостью. Но в то же время он осознавал, что две дамы напротив наблюдают за муками Грейс и ничего не предпринимают.

— Насколько я понял, его жена поехала с ним в больницу, и его дочери удалось побыть с ним несколько минут, — сказал он.

— Это чудесно.

— Чудесно, — согласилась Дейзи и улыбнулась майору, словно разрешая ему больше не печалиться.

— Как приятно, должно быть, вам сознавать, что он скончался в кругу семьи, — добавила Альма и откусила большой кусок шоколадного печенья. Ноздри майора учуяли слабый химический аромат апельсина. Ему хотелось ответить, что ему позвонили только когда все уже было позади, что он не успел попрощаться со своим младшим братом и от этого еще больнее. Ему хотелось выпалить все это — но язык вдруг стал слишком толстым и отказался ворочаться.

— И конечно, с ним была милость Господня, — сказала Дейзи неловко, словно речь шла о чем-то не вполне приличном.

— Аминь, — прошептала Альма и взяла себе печенье с кремом.

— Большое вам спасибо, что пришли, — сказал майор. Теперь, когда дамы уходили, он был настроен куда более великодушно.

— Мы скоро придем снова, — пообещала Дейзи.

— Как хорошо, что Дева Клери все еще цветет, — добавила Грейс, касаясь стебля белой столистной розы.

Она проскользнула в калитку вслед за подругами, и майор пожалел, что тема роз не всплыла раньше. Беседа могла выйти куда приятнее. Конечно, их вины тут не было, они просто следовали общепринятым традициям. Им приходилось говорить тогда, когда бывали бессильны лучшие из поэтов. Возможно, они искренне ему сочувствовали. Наверное, он напрасно был так груб.

К удивлению майора, горе сегодня было сильнее, чем в предыдущие несколько дней. Он успел забыть, что страдание не затихает по прямой или медленно угасающей кривой из школьных учебников алгебры. Напротив, его тело представлялось ему компостной ямой, в которой встречались и плотные комья грязи, и острые шипы, коловшие его в самые неожиданные моменты. Если бы миссис Али заглянула к нему — тут майор вновь с легкой обидой подумал, что она этого так и не сделала, — она поняла бы его. Миссис Али позволила бы ему говорить о Берти — не о мертвом теле, разжижающемся в земле, а о живом Берти.

Майор вышел в опустевший сад, подставил лицо солнцу. Он закрыл глаза и медленно дышал, пытаясь не думать о Берти, лежащем в земле, о холодной зеленой плоти, превращающейся в студень. Он скрестил на груди руки и пытался не всхлипывать вслух, оплакивая Берти, себя самого и тот печальный конец, который уготовила им судьба.

Солнечное тепло взбодрило его, а крохотный бурый зяблик, раскачивавший листья ясеня, казалось, порицал подобные мрачные настроения. Майор открыл глаза и решил, что небольшая прогулка по деревне пойдет ему на пользу. Можно зайти в магазин и купить чаю. Весьма благородно с его стороны будет нанести визит и предоставить миссис Али возможность извиниться за то, что не навестила его.

Майор много десятилетий прожил в Эджкомб-Сент-Мэри — сначала мальчиком, потом мужчиной, но маршрут, пролегавший по холму и вниз, в деревню, не переставал его радовать. Склоны круто летели вниз по обе стороны от дорожки, как будто она была гребнем крыши погребенного в земле дома. Тис, боярышник и бук теснились друг к другу, образуя плотную живую изгородь, пузатые и самодовольные, словно средневековые бюргеры. Воздух был пропитан их сухим пряным ароматом. За садовыми воротами и подъездными дорожками мелькали ухоженные сады и газоны, усеянные клевером и одуванчиками. Майор любил клевер — тот тихо саботировал любые попытки облагородить пейзаж, постоянно напоминая о неизменной близости природы. За поворотом на смену живой пришла проволочная изгородь вокруг поля для выпаса овец. За крышами домов открывался вид на двадцать миль сассекского пейзажа. Над домом майора возвышались холмы с меловыми верхушками, чьи травянистые бока проредили кролики. Прямо перед ним лежали ржаные и горчичные поля Уилда. Майору нравилось останавливаться здесь и наслаждаться пейзажем. Что-то в этом пейзаже — совершенно особый свет или бесконечные переливы зеленого в листве деревьев и кустов — неизменно наполняло его сердце любовью к своей стране, любовью, которую ему было бы неловко высказать вслух. Сегодня он оперся на изгородь, надеясь найти утешение в ярких красках природы. Намерение навестить магазин почему-то взволновало его, и на смену тупому горю пришло беспокойство — впрочем, отнюдь не неприятное. До магазина отсюда было всего несколько сотен ярдов, и когда майор все же отпустил ограду и продолжил свой путь вниз по холму, ему на помощь пришла гравитация. Он обошел паб «Королевский дуб», чей деревянный фасад почти полностью был скрыт из виду корзинами с петуниями совершенно невероятных цветов, и показался магазин, стоящий на другой стороне общественного луга.