Последний бой Лаврентия Берии - [50]

– Так вот почему он так уверен, что его бить будут! – вырвалось у Андрея.

– А ты как думал? Неужто он считает, будто мы с ним за мучения тысяч наших товарищей не разделаемся? Дудки! За все теперь ответит. И жизнью, и шкурой своей – всем!

…Павел пришел домой, когда Стефа уже спала. По счастью, Иван Федорович еще не ложился, сидел на кухне, зашивал ботинок.

– Водка есть? – спросил его Коротков.

– Есть, – удивился тот, однако послушно потянулся к столу и достал поллитру. На разговор из своей комнатки вышел и Максим Капитоныч, учитель.

– Что случилось, Паша? – тревожно спросил он. – У вас такой вид, как будто вы с похорон…

– Ничего не могу говорить! – зло бросил майор. – Не имею права.

Однако держать в себе он все это не мог и в конце еще одной бутылки, которую вынес учитель, все же рассказал им о том, что уже четвертый день сидит на Пленуме ЦК, а потом и о встрече с Хрущевым, и о миллионах расстрелянных.

– Только молчите об этом насмерть, иначе мне… – и Павел выразительно провел ладонью по горлу.

– Вот это да… И ни х… себе девки пляшут! – почесал в затылке инвалид. Потом задумался, огляделся, не слышит ли кто, и, понизив голос почти до шепота, просипел: – Слушай, майор. А ты ничего не путаешь?

– Что я должен путать? – стукнул кулаком по столу Коротков. – Что Берия – сволочь?

– Не, с этим никто не спорит. Сам рассказывал, каков он оказался. Но и эти хороши – терпели, терпели… Был бы у меня такой в бригаде, я б ему быстро сказал пару ласковых. Я не про Берию, я про этих врагов народа, которых он стрелял. Ты тогда мальцом был, мог и забыть. А я-то точно помню. Когда все это происходило, наркомом внутренних дел у нас был Николай Иваныч Ежов. Еще плакаты везде висели про ежовые рукавицы, в которые он возьмет всех врагов. Вот только про Берию тогда я не помню, чтоб говорили…

– Ты что же, – рассвирепел Павел, – думаешь, Никита Сергеевич мне врал? Он, уж наверно, лучше тебя знает!

– Паша, – примиряюще положил ему руку на локоть Максим Капитоныч, – товарищ Хрущев, конечно же, врать не станет. Это вы, наверно, не так поняли. Ваня совершенно прав. Я тоже помню, страну чистили при Ежове, а когда Берия пришел, все это уже прекратилось. Кстати, у нас в школе одна учительница, отец у нее генерал, их тоже взяли. Через полгода она вернулась, и отца, говорила, реабилитировали. С ним сам Берия за руку прощался. Они оба живы, можно у них спросить, если хотите…

– Да больно надо! – махнул рукой Павел. – Мне Берия, в конце концов, не сват и не брат, чтобы дела его расследовать. Просто поразило очень… Столько народу перебил – десять миллионов…

– Это у вас тоже, наверное, перепуталось, – по-прежнему осторожно проговорил учитель. – Вот подумайте сами. В войну погибло двадцать миллионов человек, и вокруг нас столько семей, где кого-то убили. Только в нашей квартире двое не вернулись, да Ваня вон протезом стучит. Если бы тогда расстреляли десять миллионов, то это уж как-нибудь было бы заметно. А у нас, я помню, никого не взяли, в двадцать шестой квартире всего одного человека, и то за разбой… Нет, Паша, можете на меня сердиться сколько хотите, но что-то здесь не то…

Впрочем, Павел и сам видел – в этом деле никакие концы с концами не сходятся. Причины он пока не знал, но не зря его учили сначала в разведке, а потом в академии. Он узнает. Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики!

8 июля. Штаб МВО. Бункер. 20 часов

…Он очнулся на своей койке, в глаза светила все та же проклятая лампочка. Над ним склонился врач со шприцем в руке, рядом – прокурор. Не Руденко, а другой, тот, который вел протокол, как его… вроде бы Цареградский.

– Все в порядке, – сказал врач. – С ним можно говорить.

– Гражданин Берия, – наклонился над ним прокурор. – Лаврентий Павлович, вы меня слышите?

– Что вам надо? – бесцветным голосом спросил Берия.

– Как вы себя чувствуете?

– Не беспокойтесь, не сдохну, – он отвернулся к стене, от света и от людей.

– Ладно, тогда мы уходим. Доктор оставит вам лекарство, если почувствуете себя плохо, примете сами. Вот таблетки, вода, а это нитроглицерин и хлеб.[38] Справитесь?

Поднимаясь, прокурор вдруг быстро сжал его руку. Берия стиснул зубы, глотая подкативший к горлу комок. Да уберетесь вы все сегодня или нет? Он сделал резкое движение и замер, останавливая внезапное головокружение. Только бы эти не заметили, иначе они не уберутся никогда. И неба он сегодня после допроса не видел…

На допрос его вызвали днем. Руденко был явно доволен, словно кот перед сметаной, – сейчас замурлычет. Он прохаживался по кабинету, улыбаясь, разглядывал стоящего перед ним Берию. Наконец остановился и заговорил:

– У меня для вас, Лаврентий Павлович, есть интересная новость.

– Что, Хрущев оказался американским агентом? Тоже мне новость…

– Я тебе впредь рот затыкать буду! – рявкнул Руденко.

– Тогда зачем водить на допросы? – пожал плечами Берия и замолчал.

Никогда в жизни он так себя не вел. Не видел смысла в позерстве. Нелепая и напрасная трата времени. Но проведя столько допросов, он, как оказалось, многому научился у своих подследственных. Теперь эти знания понадобились и, будучи востребованными, проявились.