Последний бой Лаврентия Берии - [171]
– Вы утверждаете, что «маршал Победы» был участником путча?
– Во-первых, он присутствует как действующее лицо в большинстве воспоминаний о том дне, которые оставили участники и свидетели переворота. Во-вторых, об этом говорит грубая логика событий. Булганин был для армии, в общем-то, никем. Ведь что должны были сделать 26 июня командующие сухопутными силами и ВВС? Они должны были выполнить ни больше ни меньше как приказ о занятии Москвы и о подготовке к ее бомбардировке – и, судя по тому, что писал затронувший данный вопрос Андрей Сухомлинов, приказ этот был устным. Вы представляете, что это такое? Чтобы заставить их сделать подобное, нужен был авторитет совсем другого уровня, чем булганинский. В армейской верхушке в то время был один такой человек – маршал Жуков. Косвенно, кстати, о том, что военную сторону в перевороте представлял именно маршал, говорит и скоропалительное освобождение его приближенных сразу после взятия власти. Так что пока у Хрущева и Жукова были враги в лице Молотова и других старых «сталинцев», они сидели в одной лодке. Поэтому, кстати, маршал даже не пытался взять власть – очень ему надо оставаться с ними один на один.
– А потом Хрущев с ним же и расправился…
– Потом они стали конкурентами, и Хрущев успел раньше.
…И вот в этом ракурсе поступки «дорогого Никиты Сергеевича» становятся достаточно логичными. Его противниками были члены сталинского Политбюро, товарищи Берии, над ним висела подрасстрельная статья 58-1, и тут уже не до памяти Сталина, не до партии и не до народа.
– Почему же эти обвинения не были предъявлены Хрущеву в 1964 году?
– По многим причинам. Изменилась политическая ситуация, изменилась сама жизнь. К власти пришли уже не сталинцы, а новое поколение. Это были другие люди, не имевшие с Хрущевым серьезных счетов, а нередко ему и обязанные. Поэтому его тихо убрали. Кроме того, у Хрущева был серьезный защитник. Генсек сделал очень грамотную ставку на советскую интеллигенцию и сумел за десять лет своего правления вырастить из нее такого монстра, которого боялось даже Политбюро. Там в середине 60-х, когда обсуждали вопрос, связанный с каким-то сталинским юбилеем, говорили открытым текстом: не надо, это раздражит интеллигенцию. Она и сейчас обожает Хрущева, вопреки истории, вопреки всему…
– За что вы так не любите нашу интеллигенцию?
– За дилетантизм. Самое опасное, что может быть в любом деле – это горластый и уверенный в себе дилетант. В том и заключается социальная роль интеллигенции – обо всем судить, ничего глубоко не понимая и ни за что не отвечая. Какие у нас самые громкие имена политических деятелей перестройки? Физик Сахаров, филолог Лихачев, юрист Собчак… Ни одного специалиста в области государственного управления, зато все дают советы именно в этой области, причем, как говорил профессор Преображенский, советы «космического масштаба и космической глупости». А сказать об этом как-то боязно – профессора, академики, все с учеными степенями, а уж пиар у них какой… Как вы думаете, куда тот же Сахаров пошлет того же Лихачева, если последний будет учить его физике? Лучше не цитировать, правда? А в политике все можно! В результате таких дел наворотили – аж жуть!
В общем, Политбюро не стало с ними связываться, а народу заморочили голову. Ну, а потом показалось, что все успокоилось, все ушло в прошлое, и чего его ворошить… Это теперь мы видим, что ничто не ушло, что ядовитые семена ХХ съезда проросли и заколосились.
– Боюсь, сейчас будет несколько затруднительно проводить «работу над ошибками».
– Да, конечно, большинство населения думает, что нам это не нужно. И совершенно искренне недоумевает: а отчего это мы живем в таком дерьме? Но я уверена, что пока Россия не разберется со своим прошлым, у нее не будет и будущего.
– «Мертвый хватает живого»?
– Я бы сказала, скорее не хватает. Не держит. У Высоцкого есть гениальные строчки: «Наши мертвые нас не оставят в беде». Что-то подобное есть и у Симонова, в том самом стихотворении «Безыменное поле», которое читает Павел, и у Галича. А ведь все это – лишь поэтическое отражение той известной любому человеку на спинномозговом уровне истины, что народ – не только живые. Народ – это живые и мертвые, к которым надо соответственно относиться. Это ведь не просто оболгали и опозорили Сталина, убили и чудовищно опозорили Берию. С этими людьми связана великая эпоха и великие свершения, и все это было, простите, завалено дерьмом – и эпоха, и люди, и свершения. А ведь мы, живые, стоим на плечах своих мертвых – ну, и с какой стати они будут нас держать на своих плечах, если мы к ним так относимся? Зачем им нам помогать? Вот и барахтаемся – предшествующие поколения нас держать не хотят, а до более глубоких слоев не достать…
– Зато «помогают» другие мертвые…
– Да уж. Они и «помогают». «Перестройщикам» явно не Сталин с Берией ворожили…
– Кстати, в этой связи: а как понимать последнюю сцену последней главы?
– Вы имеете в виду мандариновый сад? А по-простому. Это христианское понимание того, что смерти нет…
– Но ведь они были безбожниками…
– Но ведь я-то – нет… Да и про них мы не так уж много знаем. Особенно Сталин в этом смысле фигура спорная…
Почему Сталин, в высшей степени прагматичный и трезвый глава государства, накануне войны обезглавил армию? В чем подлинные причины чисток 1937 года? За что был расстрелян Михаил Тухачевский? И какое отношение ко всему этому имеет Адольф Гитлер? На эти и другие «неудобные» вопросы нашей истории ищут ответы журналист Елена Прудникова и петербургский историк Александр Колпакиди. Их версия событий хотя и не бесспорна, но оригинальна и отвечает на многие вопросы…
Если послушать военных историков и мемуаристов, на всем протяжении Великой Отечественной войны умные генералы только и делали, что пытались объяснить штатскому тирану, как надлежит действовать. Иной раз тиран их слушал — и тогда Красная Армия побеждала. Или не слушал — и тогда случались катастрофические поражения. Но так ли все просто? Что вообще должен делать глава государства, понимающий, что не может выиграть надвигающуюся войну и что его армия заведомо не способна дать отпор агрессору? Как ему спасти страну от захвата, а народ от истребления? Эта задача стояла перед Сталиным в 1941 году, и он нашел выход, беспрецедентный, уникальный по своей сути и грандиозный по замыслам.... В новой книге Елены Прудниковой не только поднимается одна из сложнейших и противоречивых тем российской истории, но и впервые с 1953 года публикуется уничтоженная и изъятая из всех библиотек пьеса расстрелянного заместителя Берии Всеволода Меркулова «Инженер Сергеев». Во время войны она с триумфом обошла все ведущие сцены Советского Союза (Малый театр открывал ею свою новую сцену), а после была запрещена и забыта.
Антироссийская пропаганда 90-х годов держится, по сути, на четырех столпах. Это миф о репрессиях, миф о том, что Великая Отечественная воина вовсе не была Отечественной, миф о Катыни и миф о «голодоморе». Если первые три за последние десять лет уже изучены и частично или полностью опровергнуты, то «голодомор», по сути, никем и не изучался. История, будучи городской образованной дамой, мало интересуется крестьянским вопросом. Между тем, не осмыслив сути советской аграрной реформы и цены, которую наша страна заплатила за то, чтобы вырваться из феодализма, вообще невозможно понять то страшное и великое время.По сути, «голодомор» — окончательная цена дворянских гнезд, барышень в белых платьях, выездов и бриллиантов, Петергофа и Третьяковской галереи, побед русского оружия и кутежей русских миллионеров.
![Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи [с иллюстрациями]](/storage/book-covers/a1/a1c3798df27df0c67002f12abca75657ce5beda9.jpg)
Почему Сталин, в высшей степени прагматичный и трезвый глава государства, накануне войны обезглавил армию? Почему Гитлер, имевший во всех завоеванных странах «пятую колонну», так и не сумел создать ее в СССР? В чем подлинные причины колоссальных чисток 1937 года? На эти и другие «неудобные» вопросы нашей истории ищут ответы петербургский историк Александр Колпакиди и журналист Елена Прудникова. Их версия событий хотя и не бесспорна, но оригинальна и отвечает на многие вопросы…
Еще со времен XX съезда началась, а в 90-е годы окончательно закрепилась в подходе к советской истории логика бразильского сериала. По этим нехитрым координатам раскладывается все. Социальные программы государства сводятся к экономике, экономика к политике, а политика к взаимоотношениям стандартных персонажей: деспотичный отец, верные слуги, покорные и непокорные сыновья и дочери, воинствующий дядюшка, погибший в противостоянии тирану, и непременный невинный страдалец.И вот тогда на авансцену вышли и закрепились в качестве главных страдальцев эпохи расстрелянный в 1937 году маршал Тухачевский со своими товарищами.
Сталинское время оболгано и все еще не понято. Хрущевский доклад на XX съезде партии — не более чем хватающий за душу рассказ о колоссальных необоснованных репрессиях, в ходе которых по указке злодея Сталина хватали невинных людей, пытали, и расстреливали без суда. Позднее официальные и «демократические» историки и журналисты, «ища себе чести, а князю славы», довели их число до десятков миллионов, а советский человек, привыкший доверять печатному слову и ученой степени, не сомневаясь, все это проглотил.Репрессии, без сомнения, были — и еще какие! Куда большие, чем живописал Хрущев, — и по числу жертв, и по жестокости, и по цинизму.
Дмитрий Алексеевич Мачинский (1937–2012) — видный отечественный историк и археолог, многолетний сотрудник Эрмитажа, проникновенный толкователь русской истории и литературы. Вся его многогранная деятельность ученого подчинялась главной задаче — исследованию исторического контекста вычленения славянской общности, особенностей формирования этносоциума «русь» и процессов, приведших к образованию первого Русского государства. Полем его исследования были все наиболее яркие явления предыстории России, от майкопской культуры и памятников Хакасско-Минусинской котловины (IV–III тыс.
Книга представляет собой исследование англо-афганских и русско-афганских отношений в конце XIX в. по афганскому источнику «Сирадж ат-таварих» – труду официального историографа Файз Мухаммада Катиба, написанному по распоряжению Хабибуллахана, эмира Афганистана в 1901–1919 гг. К исследованию привлекаются другие многочисленные исторические источники на русском, английском, французском и персидском языках. Книга адресована исследователям, научным и практическим работникам, занимающимся проблемами политических и культурных связей Афганистана с Англией и Россией в Новое время.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дмитрий Алексеевич Мачинский (1937–2012) – видный отечественный историк и археолог, многолетний сотрудник Эрмитажа, проникновенный толкователь русской истории и литературы. Вся его многогранная деятельность ученого подчинялась главной задаче – исследованию исторического контекста вычленения славянской общности, особенностей формирования этносоциума «русь» и процессов, приведших к образованию первого Русского государства. Полем его исследования были все наиболее яркие явления предыстории России, от майкопской культуры и памятников Хакасско-Минусинской котловины (IV–III тыс.
1968 год ознаменовался необычайным размахом протестов по всему западному миру. По охвату, накалу и последствиям все происходившее тогда можно уподобить мировой революции. Миллионные забастовки французских рабочих, радикализация университетской молодежи, протесты против войны во Вьетнаме, борьба за права меньшинств и социальную справедливость — эхо «долгого 68-го» продолжает резонировать с современностью даже пятьдесят лет спустя. Ричард Вайнен, историк и профессор Королевского колледжа в Лондоне, видит в этих событиях не обособленную веху, но целый исторический период, продлившийся с середины 1960-х до конца 1970-х годов.
В работе впервые в отечественной и зарубежной историографии проведена комплексная реконструкция режима военного плена, применяемого в России к подданным Оттоманской империи в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. На обширном материале, извлеченном из фондов 23 архивохранилищ бывшего СССР и около 400 источников, опубликованных в разное время в России, Беларуси, Болгарии, Великобритании, Германии, Румынии, США и Турции, воссозданы порядок и правила управления контингентом названных лиц, начиная с момента их пленения и заканчивая репатриацией или натурализацией. Книга адресована как специалистам-историкам, так и всем тем, кто интересуется событиями Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., вопросами военного плена и интернирования, а также прошлым российско-турецких отношений.