Последний бой Лаврентия Берии - [168]

– А как же признания его заместителей на следствии 1953 года?

– Сначала надо проверить подлинность самого следствия. О так называемых «бериевских протоколах» я и не говорю, но допросы его сотрудников тоже весьма сомнительны. Дело, как всегда, в мелочах. Например, Гоглидзе показывает, что брат Серго Орджоникидзе Папулия и деятель грузинской компартии Эрнст Бедия в 1937 году были осуждены «тройками» – между тем они не относились к контингенту, подведомственному «тройкам». Их могла судить только Военная коллегия или, в крайнем случае, местный трибунал. И Гоглидзе, бывший тогда наркомом внутренних дел Грузии, это прекрасно знал. А вот если протокол сочинял достаточно молодой работник прокуратуры, непричастный к работе «троек», он-то как раз мог этого не знать и так вот «ляпнуть». А один подобный «ляп» заставляет сомневаться в подлинности всех протоколов – и ведь он не единственный!

Что касается Абакумова, тут вопрос еще сложнее… или проще, поскольку сам он человек более открытый, чем Берия. Его искреннее удивление, когда к нему применили пытки… помните? «Со мной проделали что-то невероятное». Ни один человек не назовет невероятным то, что сам делал. Кроме того, есть свидетельства, как Игнатьев отбирал людей для того, чтобы бить арестованных, обставляя это как «особо важное задание». Но если при Абакумове применялись физические методы, должен был существовать и аппарат – так куда же он делся, коли Игнатьеву пришлось создавать его заново?!

– Много и доказательств обратного.

– Если их можно считать таковыми. Вот, например, довольно широко известное письмо Абакумова Сталину о практике ведения следствия в МГБ. Его часто печатают и на него ссылаются, не задаваясь одним-единственным вопросом: а зачем оно вообще понадобилось, это письмо? По содержанию и стилю это переписанная методичка какой-нибудь школы милиции. Все, что там говорилось, Сталин прекрасно знал, еще когда товарищ Абакумов пешком под стол ходил. Зачем одному писать на многих страницах, а другому читать столь очевидные вещи? Им что, заняться больше нечем?

Так вот: в этом письме есть фраза о том, что в крайних случаях применяются физические методы воздействия, да еще говорится это со ссылкой на знаменитую сталинскую «шифровку о физических методах» от января 1939 года – а это документ в высшей степени подозрительный в смысле подлинности. Уже от одной этой ссылки письмо тоже становится подозрительным, а учитывая изложенное в предыдущем абзаце, оно уже подозрительно в квадрате. И самое простое предположение, что оно было сфабриковано при Хрущеве в меру талантов и умений (надо сказать, невеликих) тогдашнего аппарата КГБ исключительно ради этой самой фразы о «физических методах» – как одно из доказательств того, что в МГБ били подследственных. И подобных документов довольно много.

Кроме того, хрущевцы и тут верны себе в своей неумеренности. Они постоянно и чрезвычайно топорно стараются всех убедить, что Абакумов фальсифицировал данные следствия и применял пытки. И, учитывая фирменный стиль этой публики, есть основания предположить, что, коли они так сверхнастойчиво это утверждают, то как раз этого он и не делал.

– Стало быть, ни при Берии, ни при Абакумове пытки не применялись?

– Бесспорных доказательств, что руководство органов санкционировало их применение, пока что нет. Кроме, может быть, фронтовых отделов СМЕРШа, но война есть война. И то не факт…

– А зачем вообще нужны обвинения в применении пыток?

– О, вот это и есть самое интересное! Я думаю, ответить можно одним словом: реабилитация! Можно отменить приговоры, но ведь оставались следственные дела, оставалась масса людей, которые что-то помнили. Все это надо было как-то объяснять, и какое объяснение может быть лучше, чем пытки? Оно снимает все вопросы.

– Но если люди действительно были невиновны…

– Не надо путать разные потоки реабилитации. Невиновных освободили еще при Берии, до войны, а о том, чтобы разрабатывать остальные пласты «тридцать седьмого», Хрущев додумался позже, не в 1953 году. А тогда ему в первую очередь очень надо было закопать Абакумова, и что для этого могло быть лучше, чем сделать из него второго Ежова? Решение заняться спасением жизни и чести «невинных жертв» зверя-министра было грамотным, правда сразу же возникла проблема – где эти жертвы взять. А поскольку никаких послевоенных репрессий не было…

– ?!

– Да-да. Не было никаких репрессий после войны. В конце 40-х годов, не считая пособников оккупантов и бандитов, по политическим делам арестовывалось 20–30 тысяч человек в год на огромную страну. Это что – репрессии? Пытаясь решить эту проблему, хрущевцы затеяли такую замечательную вещь, как реабилитация «тройками» – в лагеря выезжали комиссии из трех человек и после рассмотрения дела – не следственного, а лагерного! – и краткой беседы с заключенным выписывали справку о реабилитации. «За что сидишь?» – «Да я от седла крыло отрезал на подметки».

– Какое такое седло?

– Это цитата из бессмертного романа «Как закалялась сталь», там есть замечательная сценка подобной «ревизии» тюрьмы. Кто не читал, очень рекомендую, хорошая книжка. И лишь потом «хрущевцы» надумали взяться за «тридцать седьмой», при этом представив всю массу репрессий как репрессии против партии. Но все это происходило несколько позже. А пока надо было срочно проводить параллель между Ежовым и Абакумовым и объявлять фальсифицированными некоторые важные дела, чтобы привлечь к себе определенные социальные группы. «Дело авиапрома» – деятелей промышленности, «дело еврейского антифашистского комитета» – евреев и, соответственно, интеллигенции, «ленинградское дело» – партаппарат, и потом, думаю, у Хрущева в нем был свой интерес.