Последний бой Лаврентия Берии - [12]
Серов снял трубку, сердито отвел упершееся в бок дуло пистолета.
– Да… А, это ты, Богдан… Да, знаю. Все в полном порядке, это была спецоперация. Да, по согласованию с товарищем Берия. Мы заранее узнали о нападении на его дом. Он не хотел тебя беспокоить, у тебя и так много работы. Да, всех взяли. Нет, не сейчас. Лаврентий Павлович в два часа будет на Политбюро, а потом приедет сюда. Не думаю, что он станет поднимать вокруг этого дела шум, незачем – все службы сработали четко… Да, Богдан, как только он выйдет на связь, обязательно передам. Я сейчас зайду к тебе, тут у меня кое-что интересное. Боржоми холодного тебе прихватить? Могу заглянуть в буфет по дороге…
Закончив, он повернулся, презрительно взглянул в глаза стоящего напротив Игнатьева и бросил:
– Идиоты! Шляпы партийные!
В МВД он пришел час назад, вместе с Игнатьевым. Их сопровождали генерал и полковник, фамилий которых Серов не знал. Минут сорок они делали вид, будто совещаются, пока бывший министр, все это время молча сидевший у стола, не сказал негромким будничным голосом:
– Послушайте, Иван Александрович. Ваша задача следующая. Через десять минут наши люди будут брать Берию у него дома. Как вы понимаете, он не такой человек, который сдастся без сопротивления. Вы должны, как и говорилось, нейтрализовать действия чекистов.
Серов, побелев, осекся на полуслове, несколько секунд смотрел на Игнатьева и тихо прошептал:
– Что? Что ты сказал, идиот?
– Поосторожней в выражениях! – все так же негромко проговорил Игнатьев.
– Кретины! Ублюдки!! – еще тише и еще яростнее шипел Серов.
– Берию жалеете? – пожал плечами бывший министр. – Раньше надо было жалеть, теперь уже поздно…
– Вот дурак! Да для Лаврентия это подарок судьбы – чем живым тебе в лапы попасть. Я нас жалею. С той группой, которая поехала к нему, связи, конечно, нет?
– Чего ты мельтешишь-то? – рассердился до сих пор молчавший генерал. – Все хорошо продумано. Если его сразу грохнуть, то чекисты будут сидеть и молчать. Защищать-то некого!
Проигнорировав генерала, Серов обратился к Игнатьеву:
– Ты видел, когда я пришел, то позвонил по телефону бериевскому секретарю?
– Видел. А в чем дело?
– А еще министром был, мудозвон! Я хотел выяснить, нет ли распоряжений, и узнать, где он сам. Мы всегда должны знать, где находится наш начальник, это правило такое, если запамятовал. А мне сообщили… Погоди, сейчас проверю еще раз…
Не договорив, он схватил телефонную трубку и почувствовал, как в бок ему уперся ствол пистолета. Но Серову было не до того. Он выслушал ответ, положил трубку и молча обвел глазами присутствующих. И лишь потом заговорил:
– Ну так вот. Если вы думаете, будто Лаврентий дома, то вы ошибаетесь. Нет его там, и бригада ваша поехала зря.
– Где он? – быстро спросил Игнатьев, схватив трубку.
– Где? – шепотом рявкнул Серов. – В Караганде. Вне связи.
– Ну и как это понимать?
– Придурок! Умеешь только бумажки писать да зубы выбивать на допросах! А он чекист настоящий, делом занят. И когда он едет по делу, о котором никто не должен знать, он говорит: такое-то время буду вне связи. Теперь вы поняли, что натворили, идиоты? Молитесь, хоть бы Берия пришел сразу на Политбюро и не узнал о ваших художествах. Иначе всем вам конец, и мне с вами…
Игнатьев взглянул на полковника и шепнул:
– Быстро к Николаю Александровичу. Все доложить, – он обернулся к Серову и успокаивающе проговорил: – Ну ничего, Иван Александрович. Что он может-то? Мы вводим войска в Москву, дивизия Дзержинского блокирована, большой беды не будет.
– Ну не дурак ли? – опускаясь на стул, прошептал Серов. – Какая, на хрен, дивизия! Ты слово такое: «ликвидатор» – слышал? Тут никакая дивизия не нужна: придут два отделения, и через час будете или трупами, или на Лубянке. Дивизии они испугались…
Вот теперь и Игнатьев побледнел.
– Что же делать? – спросил генерал.
– «Отче наш» читать! Чтобы Берия не узнал о стрельбе. И…
И тут зазвонил телефон. Серов, не обращая внимания на пистолет, взял трубку, отвел упершееся в бок дуло и едва слышно шепнул:
– Кобулов.[11] Ну, теперь молитесь, чтобы он мне поверил…
…Окончив наконец разговор, Серов поднял голову, обвел глазами присутствующих.
– Оттуда, где он находится, Берия поедет сразу на Политбюро, до тех пор на связь выходить не будет. Если повезет, он может ничего и не узнать. Если узнает, заляжет на какой-нибудь конспиративной квартире и свяжется с Кобуловым или Судоплатовым.[12] Поэтому их придется нейтрализовать, – он жестом оборвал открывшего было рот генерала: – Ваше ведомство сегодня уже проявило инициативу. Теперь будете слушать меня. Сейчас мы с тобой, Семен, пойдем к Кобулову. Скажу ему, мол, у тебя важная информация. Лепи что хочешь, лишь бы он тебя слушал. Он толстый, пьет много, и когда разговаривает, имеет привычку что-нибудь прихлебывать. Я ему возьму бутылку боржоми из буфета, из холодильника, и туда кое-что добавлю. Будешь с ним болтать, пока он не ляжет, потом оттащишь в заднюю комнату и придешь опять ко мне. Бутылку, кстати, не забудь забрать. А я тем временем вызову к себе Судоплатова. В крайнем случае придется его пистолетом по голове, будьте готовы, товарищ генерал. Все поняли?
Почему Сталин, в высшей степени прагматичный и трезвый глава государства, накануне войны обезглавил армию? В чем подлинные причины чисток 1937 года? За что был расстрелян Михаил Тухачевский? И какое отношение ко всему этому имеет Адольф Гитлер? На эти и другие «неудобные» вопросы нашей истории ищут ответы журналист Елена Прудникова и петербургский историк Александр Колпакиди. Их версия событий хотя и не бесспорна, но оригинальна и отвечает на многие вопросы…
Если послушать военных историков и мемуаристов, на всем протяжении Великой Отечественной войны умные генералы только и делали, что пытались объяснить штатскому тирану, как надлежит действовать. Иной раз тиран их слушал — и тогда Красная Армия побеждала. Или не слушал — и тогда случались катастрофические поражения. Но так ли все просто? Что вообще должен делать глава государства, понимающий, что не может выиграть надвигающуюся войну и что его армия заведомо не способна дать отпор агрессору? Как ему спасти страну от захвата, а народ от истребления? Эта задача стояла перед Сталиным в 1941 году, и он нашел выход, беспрецедентный, уникальный по своей сути и грандиозный по замыслам.... В новой книге Елены Прудниковой не только поднимается одна из сложнейших и противоречивых тем российской истории, но и впервые с 1953 года публикуется уничтоженная и изъятая из всех библиотек пьеса расстрелянного заместителя Берии Всеволода Меркулова «Инженер Сергеев». Во время войны она с триумфом обошла все ведущие сцены Советского Союза (Малый театр открывал ею свою новую сцену), а после была запрещена и забыта.
Антироссийская пропаганда 90-х годов держится, по сути, на четырех столпах. Это миф о репрессиях, миф о том, что Великая Отечественная воина вовсе не была Отечественной, миф о Катыни и миф о «голодоморе». Если первые три за последние десять лет уже изучены и частично или полностью опровергнуты, то «голодомор», по сути, никем и не изучался. История, будучи городской образованной дамой, мало интересуется крестьянским вопросом. Между тем, не осмыслив сути советской аграрной реформы и цены, которую наша страна заплатила за то, чтобы вырваться из феодализма, вообще невозможно понять то страшное и великое время.По сути, «голодомор» — окончательная цена дворянских гнезд, барышень в белых платьях, выездов и бриллиантов, Петергофа и Третьяковской галереи, побед русского оружия и кутежей русских миллионеров.
![Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи [с иллюстрациями]](/storage/book-covers/a1/a1c3798df27df0c67002f12abca75657ce5beda9.jpg)
Почему Сталин, в высшей степени прагматичный и трезвый глава государства, накануне войны обезглавил армию? Почему Гитлер, имевший во всех завоеванных странах «пятую колонну», так и не сумел создать ее в СССР? В чем подлинные причины колоссальных чисток 1937 года? На эти и другие «неудобные» вопросы нашей истории ищут ответы петербургский историк Александр Колпакиди и журналист Елена Прудникова. Их версия событий хотя и не бесспорна, но оригинальна и отвечает на многие вопросы…
Еще со времен XX съезда началась, а в 90-е годы окончательно закрепилась в подходе к советской истории логика бразильского сериала. По этим нехитрым координатам раскладывается все. Социальные программы государства сводятся к экономике, экономика к политике, а политика к взаимоотношениям стандартных персонажей: деспотичный отец, верные слуги, покорные и непокорные сыновья и дочери, воинствующий дядюшка, погибший в противостоянии тирану, и непременный невинный страдалец.И вот тогда на авансцену вышли и закрепились в качестве главных страдальцев эпохи расстрелянный в 1937 году маршал Тухачевский со своими товарищами.
Сталинское время оболгано и все еще не понято. Хрущевский доклад на XX съезде партии — не более чем хватающий за душу рассказ о колоссальных необоснованных репрессиях, в ходе которых по указке злодея Сталина хватали невинных людей, пытали, и расстреливали без суда. Позднее официальные и «демократические» историки и журналисты, «ища себе чести, а князю славы», довели их число до десятков миллионов, а советский человек, привыкший доверять печатному слову и ученой степени, не сомневаясь, все это проглотил.Репрессии, без сомнения, были — и еще какие! Куда большие, чем живописал Хрущев, — и по числу жертв, и по жестокости, и по цинизму.
Дмитрий Алексеевич Мачинский (1937–2012) — видный отечественный историк и археолог, многолетний сотрудник Эрмитажа, проникновенный толкователь русской истории и литературы. Вся его многогранная деятельность ученого подчинялась главной задаче — исследованию исторического контекста вычленения славянской общности, особенностей формирования этносоциума «русь» и процессов, приведших к образованию первого Русского государства. Полем его исследования были все наиболее яркие явления предыстории России, от майкопской культуры и памятников Хакасско-Минусинской котловины (IV–III тыс.
Книга представляет собой исследование англо-афганских и русско-афганских отношений в конце XIX в. по афганскому источнику «Сирадж ат-таварих» – труду официального историографа Файз Мухаммада Катиба, написанному по распоряжению Хабибуллахана, эмира Афганистана в 1901–1919 гг. К исследованию привлекаются другие многочисленные исторические источники на русском, английском, французском и персидском языках. Книга адресована исследователям, научным и практическим работникам, занимающимся проблемами политических и культурных связей Афганистана с Англией и Россией в Новое время.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дмитрий Алексеевич Мачинский (1937–2012) – видный отечественный историк и археолог, многолетний сотрудник Эрмитажа, проникновенный толкователь русской истории и литературы. Вся его многогранная деятельность ученого подчинялась главной задаче – исследованию исторического контекста вычленения славянской общности, особенностей формирования этносоциума «русь» и процессов, приведших к образованию первого Русского государства. Полем его исследования были все наиболее яркие явления предыстории России, от майкопской культуры и памятников Хакасско-Минусинской котловины (IV–III тыс.
1968 год ознаменовался необычайным размахом протестов по всему западному миру. По охвату, накалу и последствиям все происходившее тогда можно уподобить мировой революции. Миллионные забастовки французских рабочих, радикализация университетской молодежи, протесты против войны во Вьетнаме, борьба за права меньшинств и социальную справедливость — эхо «долгого 68-го» продолжает резонировать с современностью даже пятьдесят лет спустя. Ричард Вайнен, историк и профессор Королевского колледжа в Лондоне, видит в этих событиях не обособленную веху, но целый исторический период, продлившийся с середины 1960-х до конца 1970-х годов.
В работе впервые в отечественной и зарубежной историографии проведена комплексная реконструкция режима военного плена, применяемого в России к подданным Оттоманской империи в период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. На обширном материале, извлеченном из фондов 23 архивохранилищ бывшего СССР и около 400 источников, опубликованных в разное время в России, Беларуси, Болгарии, Великобритании, Германии, Румынии, США и Турции, воссозданы порядок и правила управления контингентом названных лиц, начиная с момента их пленения и заканчивая репатриацией или натурализацией. Книга адресована как специалистам-историкам, так и всем тем, кто интересуется событиями Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., вопросами военного плена и интернирования, а также прошлым российско-турецких отношений.